Волшебники: антология

Джонс Диана Уинн

— Побеждает Надежда — люди становятся самодовольными. Они думают, что все будет хорошо, просто превосходно. Им на все наплевать, им не за что бороться. С другой стороны, если победит Отчаяние, человечество решит, что у него вообще ничего не выйдет. Исчезнет дух решимости, чувство уверенности. Поэтому мне приходится держать их бодрыми и здоровыми, чтобы они вдохновляли друг друга, чтобы отчаяние оттеняло удовлетворенность, а оптимизм хоть немного освещал все плохое в этом мире. Я поддерживаю баланс, сохраняю

статус-кво.

"Им на все наплевать" и "…отчаяние оттеняло удовлетворенность"?

Голос машиниста и его слова были любопытнейшим сплавом тонов, диалектов и просторечий. Иногда у него прорывался простецкий развязный говорок, а то вдруг его речь становилась умной, наполнялась глубиной. Эбботт никак не мог решить, какой же из голосов старика настоящий и какой из них влияет на другой, если вообще влияет.

— Кто ты? — Он помедлил, размышляя о том, о чем собирался сказать, а потом плюнул на все и спросил: — Ты — Бог?

Смех старика больше походил на лошадиное ржание.

— Ух!.. Бог? Я? Ну нет, сержант. Я всего лить машинист. — Он расхохотался еще больше. — Я… Бог! Это ты хорошо сказал!..

Внезапно одна из фигур на экране крепко ухватилась за руку другой.

— Проклятие! — Старик вжал педаль в пол. Неожиданная судорога поезда вмяла Пола в стену топки.

Затем машинист дернул колесо влево. Эбботт отлетел от стены, отломив часть поручня. Не сумев остановиться, он рухнул вперед, в одной руке по-прежнему сжимая железку.

Та ударила старика в лицо, прорезала глубокую рану на щеке, откуда, к удивлению Эбботта, не потекла кровь. Машинист широко раскрыл глаза от изумления и отступил назад. Он сделал пару неуверенных шагов, поднял руку к голове и вдруг кучей повалился на пол.

Пол быстро склонился над ним и схватил за рубашку:

— Эй, ты в порядке? — Он отбросил кусок поручня и шлепнул старика по лицу. — Эй, поговори со мной! Расскажи еще о… — И тут Пол замер, уставившись на разрез.

— Что?

Эбботт не ответил, а дотронулся до лица машиниста. Холодное. Твердое. Он передвинул пальцы к ране — туда, где разглядел что-то темно-серое под кожей.

— Твое лицо… — произнес он.

— Что с ним?

Пол аккуратно просунул палец между рваных кусков плоти и почувствовал металл. Он отдернул руку и посмотрел старику в глаза.

— Что с моим лицом? — повторил машинист. Возможно, там просто стальная пластинка… Да — наверное, именно так. Эбботт кивнул, мысленно соглашаясь.

— Я спросил…

— Ты порезался.

Глаза машиниста раскрылись.

— Мне нужно… нужно починиться, — сказал он. С голосом старика что-то происходило: он звучал как запись, пущенная с другой скоростью.

— Там что-то металлическое… в твоей щеке.

— Металл в щеке? — переспросил старик, произнося слова как "метт-ал"

и "щееекеее". — Черт побери, да у меня повсюду металл, сержант! Я из него сделан. А ты что, думал, я из плоти и крови, как ты? — Он хрипло засмеялся, наблюдая за попытками Эбботта выдавить из себя ответ. — А почему тогда мне не надо есть, спать и время от времени ходить в туалет? — Он снова захихикал, и Полу показалось, что по старческому горлу пробежали едва заметные искорки.

— Так все эти истории?..

— Это не истории.

Эбботт посмотрел вверх. На экране две фигуры схватились друг с другом, а поезд ощутимо сбавил скорость.

— Поезд останавливается!

— Ай молодец, сержант! — произнес машинист, с трудом поднявшись на ноги, и кивнул на стену. — Вон, поставь ногу на педаль.

Пол посмотрел на две педали

это не сработает, это не сработает

у подножия колонны управления.

— Какую?

— Какую ногу?

— Какую педаль?

— Не важно, одна — это тормоз, другая подает топливо. Мы либо резко остановимся, либо резко рванем вперед. Но в любом случае сможем их разнять.

Эбботт резко повернулся и со всего размаху правой ногой

все получится… Да чего вообще волноваться-то, все будет просто отлично

вжал педаль в пол. Поезд резко остановился.

Откуда-то сзади раздался пронзительный скрежет, звук крошащегося металла, а потом послышались серия ударов, громкий треск и взрывы.

— Он складывается, — сказал машинист, наконец встав на ноги. — Нажми на вторую педаль.

Эбботт сдвинул ногу и

твою мать, поезд складывается… он сказал, поезд складывается, что это значит, а? Это значит, мы умрем, это значит — "не повезло тебе, сержант", мы сейчас…

снова опустил ее, теперь — на вторую педаль. Состав дернулся вперед, и Пол рухнул.

Старик подошел к колонне управления, покачал головой и вновь поддал топлива. Он не убирал ногу с педали довольно долго.

Эбботт докатился до противоположного края кабины и

это конец… это оно… нам крышка… мы все умрем… я умру…

какой он будет, последний вздох жизни? Что я почувствую?

тут же закрыл голову руками.

— Боже, боже, боже, бо…

— Заткнись!

— Это оно! — заорал Эбботт, перекрикивая шум двигателя, свист пара, грохот колес. — Нам конец. Всем. Каждому.

И он зарыдал.

Пол не плакал уже многие годы; на самом деле он просто не помнил, плакал ли когда-либо вообще. А потом нахлынули воспоминания, галлюцинаторный калейдоскоп лиц, старых, зрелых, пожилых. Одни принадлежали друзьям, некоторые любимым, другие