Волшебное зеркало Тимеи
Шрифт:
ГЛАВА 50
Когда Рене впервые женился, ему было около пятидесяти лет, а Тимее — двадцать шесть. После смерти первого мужа на руках у нее остался сын — пятилетний Элемер, и она полагала, что он станет Рене родным, тем более что своих детей у него быть не могло.
Поначалу все шло хорошо. Месье Валлин усыновил мальчика, сделав его наследником всего состояния и, казалось, искренне полюбил. Однако вскоре чувство к Тимее остыло, и за какую-то провинность она была отправлена в «Сосновый рай», откуда возвратилась бессловесной птицей. В доме маэстро появилась новая супруга, оттеснившая мальчика на второй план. Но все бы ничего — маленький Элемер продолжал жить в замке отчима, затем начал учиться в престижной школе, и каждую свободную минуту старался отдавать любимому лебедю, с тоской наблюдающему за ним из пруда…
Потом
Тем временем Элемер рос, становясь год от года все краше. Новые жены, не слишком отличавшиеся от парня по возрасту, заглядывались на него, приводя в неистовство стареющего супруга. Вскоре все окружение Рене только и говорило, что о неземной красоте его пасынка. Здесь необходимо отметить, что юноша к тому же отличался блистательным умом, и в Сорбонне, где он обучался юриспруденции, числился одним из лучших студентов. Каждый приезд приемного сына в замок, каждое присутствие его на приеме или празднестве превращались для Рене в пытку. В нем зрели негодование и черная зависть — к острому уму Элемера, редкой красоте и той легкости, с которой он мог завоевать любое женское сердце, даже не желая этого, в то время как самому маэстро приходилось добиваться любви с помощью денег и разнообразных хитроумных уловок. Наконец, настал момент, когда мириться с таким положением дел месье Валлин уже не смог. Когда молодому человеку исполнилось двадцать лет, отчим вызвал его в свой кабинет и объявил, что отныне тот будет заточен в Замок Отражений — точную копию замка Валлина, и владеть им, однако никогда не познает любви. Не люди, а лишь их отражения, которые Рене отделит от людей, станут время от времени навещать его, в то время как люди будут заняты своими делами. Отражения несли с собой внутренний мир владельцев, но все же являлись лишь одушевленными отражениями. Но если у каждого отражения был владелец, которому оно подчинялось, то Элемер сам подчинялся своему отражению, которое властвовало над ним — так пожелал отчим, чтобы больнее уязвить ненавистного пасынка. Была выбрана самая неподходящая для визитов погода — сырая и ветреная, и самое неподходящее время суток — ночь, когда даже отражения сидят дома и не желают выходить из своих зеркал… А обслуживать эти приемы, до которых мало кто доберется, должны были несчастные жены Рене, которым он разрешил на несколько часов принимать свой истинный облик.
Однако был еще один, самый важный запрет. Всем отражениям, которые все же отважатся на путешествие, было запрещено под страхом смерти их владельцев признаваться Элемеру в любви. Никогда, никогда он не должен был услышать этих слов в свой адрес. И сам, также под страхом смерти, никогда не должен был произнести их, не услышав признание первым. В таком замкнутом кругу Элемер должен был пребывать, пока кто-нибудь не нарушит смертоносный запрет и не произнесет заветных слов, глядя ему прямо в глаза. Однако таких смелых отражений не нашлось — все они отлично помнили, что, как бы ни распирали их чувства, язык нужно держать за зубами. Но и самому горькому наследнику ни разу не захотелось признаться кому-то в любви — ни одно отражение, среди которых были весьма достойные и эффектные, не сумело тронуть его души, чтобы вызвать это желание.
Долгих пять лет провел Элемер в Замке Отражений в полном одиночестве, которое нарушали лишь редкие приезды гостей в сырые субботние ночи. И надо же тому случиться, что в день его двадцатипятилетия, которое Рене неожиданно решил отметить с небывалым размахом, вдруг появилась я и разбила его не знавшее любви сердце.
— Словно грозовой разряд поразил меня! — рассказывал Элемер, накрывая мне плечи теплым платком тети Клаши. — Я не знал, кто ты и откуда, и никто не мог рассказать мне об этом. Печать молчания лежала на устах гостей и жен-прислужниц, а сам я ничего не знал о жизни отчима в замке за лесом. С тех пор я начал мечтать о тебе и ждать каждую субботнюю ночь, когда на улице разыгрывалась непогода. Порой ожидание становилось невыносимым. В самые отчаянные моменты мне казалось, что ты больше никогда не придешь, и в эти мгновения жизнь останавливалась для меня.
— Но ведь я изредка смотрела на тебя в зеркало… — тихо произнесла я, сжимая его теплую ладонь.
— Я не мог видеть этого. Лишь в ночь с субботы на воскресенье, когда на дворе свищет ветер и кроны деревьев клонятся к земле, я мог бы увидеть тебя и высказать переполнявшие меня чувства… В эти ночи всесильный Рене подарил мне редкую возможность становиться самим собой. Все остальное время я был бессловесным отражением.
Если бы я могла знать это раньше!..
— Думаю, что и меня расколдовать можно было лишь таким способом — если бы кто-то признался мне в любви в моем старушечьем облике. Искренне полюбил бы меня и не побоялся произнести этих слов, — задумчиво проговорила я.
Возможно, этого больше всего и опасался месье Рене, ограждая меня от Элемера.
— Рене хотел, чтобы я сам постепенно превратился в отражение и стал одним из тех, что были у него на службе. Вот как этот в белой рубашке… По его велению мое отражение было сильнее меня, и в какой-то момент оно непременно бы меня поглотило. Но он, к счастью, не предусмотрел одного важного обстоятельства. В зеркале Тимеи ты увезла как раз такое отражение! Которое царствовало над своим хозяином. И это отражение, в конце концов, притянуло за собой и меня самого. Но ты полюбила меня, и отражение больше не властно надо мной. Теперь оно снова будет безмолвно сидеть в зеркале, беспрекословно копируя мои жесты.
И Элемер вдруг заливисто, по-мальчишески рассмеялся.
Ночной дождь стучал в хлипкие оконца дома, размеренно тикали старые часы, а мы сидели в этой тишине и не могли надышаться ею, и божественная свобода окрыляла нас, а счастье обретения друг друга укрывало своим трепетным и нежным крылом.
ГЛАВА 51
Через несколько дней в случайно купленной в киоске газете «Культурная жизнь мира» мне на глаза попался скромный некролог. В своем замке в предместье небольшого французского городка скоропостижно скончался от внезапного сердечного приступа знаменитый дирижер месье Рене Валлин. Удар настиг его в ночь с субботы на воскресенье, и, как установил доктор месье Рейнальд, всему виной сырая и ветреная погода, стоявшая в эту ночь на дворе, а также неожиданное исчезновение горячо любимой супруги, которое пожилой дирижер остро переживал. Мари была тяжело больна, и любящий муж отправил ее на излечение в элитный санаторий, окруженный реликтовыми соснами, откуда она внезапно бесследно исчезла. Весь музыкальный мир скорбит по выдающемуся музыканту и человеку редкой души.
В небольшой статье, посвященной заслугам именитого дирижера, было вскользь упомянуто, что наследниками его многочисленного имущества, в том числе роскошной квартиры в Париже и замка за лесом, по всей вероятности, являются двое — молодая вдова Мари, если она отыщется, и приемный сын Элемер, которого также пока не могут найти.
В замке, оставшемся без хозяев, совершеннейший переполох: кто-то выкрал из чудесного пруда семерых прекрасных лебедей, но эта потеря компенсировалась неожиданной радостью: нашлись бывшие жены месье Рене Валлина, много лет считавшиеся пропавшими без вести. Все они, оказывается, были живы и здоровы и в знак уважения к бывшему мужу приехали, чтобы отдать ему последний долг. Однако после похорон они как-то слишком быстро разъехались из замка, и в нем осталась лишь первая жена маэстро — Тимея. Она заявила журналистам, что дождется скорого приезда сына с невестой. На ком собирается жениться сын Тимеи, наследник состояния месье Валлина Элемер, женщина предпочла оставить в тайне, и это является самой большой интригой на сегодняшний день.
Оркестр, к большому сожалению, будет расформирован, музыканты уже подыскивают новые места работы, слуги также не пожелали оставаться в замке, и наследникам придется набирать новых помощников по хозяйству.
Прислонившись к стене какого-то здания, я судорожно пробегала глазами по строчкам.
— Марина!.. Марина! Это ты?!
Оторвавшись от статьи, я повернула голову и увидела Виктора Никитича, директора филармонии. Он смотрел на меня остановившимся взором, как на привидение.
— Неужели это ты?! Ты жива?!
Он неуверенно подошел ко мне и ощупал за плечи.
— Здравствуйте, Виктор Никитич! — я не смогла, как раньше, назвать его дядей Витей, но все же была очень рада видеть его, в чем не сразу призналась самой себе.
— Где же ты пропадала?..
Пряча глаза то ли от солнца, то ли от навернувшихся слез, я сдержанно сообщила, что была вынуждена срочно уехать на работу по контракту за границу, а теперь он закончился, и я благополучно возвратилась назад.
Дядя Витя почти не слушал меня, а только смотрел, пристально вглядываясь в мое лицо внимательными серыми глазами.