Волшебные чары
Шрифт:
У Гермии вырвался небольшой вздох облегчения, прежде чем она сказала:
– Ты… действительно желаешь этого?
– Я думаю, что ты хотела бы грандиозной свадьбы, – улыбнулся он. – Со всеми ее атрибутами, подружками невесты и неисчислимым количеством так называемых друзей.
– Я была бы в ужасе от всего этого! – оборвала Гермия. – Я бы хотела спокойной свадьбы, где никого бы не было, кроме папы, мамы и Питера; и потому, что мы действительно любим друг друга, я не хочу, чтобы кто-либо смеялся над нами или завидовал
Маркиз приложился щекой к ее щеке.
– Почему ты во всем так совершенна? Я знаю, что никто другой не сказал бы мне этого.
– Но это действительно так, – воскликнула Гермия. – Было бы невыносимо, если бы кто-то возненавидел меня или негодовал оттого, что ты женишься на такой незначительной особе.
Она имела в виду Мэрилин.
– Тогда вот что мы сделаем, – сказал маркиз. – Мы поженимся тайно, и никто, кроме твоей семьи, не будет знать об этом, пока мы не отправимся далеко в наше свадебное путешествие.
– Это правда?
– Конечно, – ответил он.
– Это было бы самым… поразительным из того, что может случиться! – вздохнула Гермия. – И… пожалуйста… пусть это случится поскорее.
Маркиз рассмеялся:
– Сегодня, завтра или по крайней мере через два дня.
И когда Гермия попыталась сказать ему, что уверена в невозможности этого, он не дал ей произнести ни слова.
Он целовал ее вновь, и его поцелуи унесли ее вверх, на Небеса счастья, где были лишь любовь и он.
Церковь была украшена ее матушкой всеми белыми цветами, которые только росли в их саду.
Когда Гермия вошла через дверь под руку с Питером, вводившим ее в церковь, она знала, что, хотя скамьи были пусты, все помещение внутри было заполнено теми, кто когда-то молился здесь, а теперь желал ей счастья.
Она не виделась с маркизом с тех пор, как покинула Лондон двумя днями раньше, оправдавшись тем, что поскольку в доме маркиза был траур, ей следовало вернуться домой… – Я так огорчена, дорогое дитя, – сказала леди Лэнгдон, – но я уверена, что смогу убедить брата пригласить тебя вновь, как только кончится лето и все возвратятся в Лондон.
Вздохнув, она продолжила:
– Конечно, тогда не будет так весело, как теперь, но балы и ассамблеи будут продолжаться, и я с радостью буду сопровождать тебя вновь.
– Вы были очень, очень добры ко мне, – пробормотала Гермия, ощущая неловкость оттого, что леди Лэнгдон не догадывается об их решении.
Но она знала, что маркиз был прав, говоря, что, если бы он пригласил одного из родственников на свадьбу, остальные обиделись бы на всю жизнь, так что лучше не приглашать никого.
– То же самое и со мной, – сказала Гермия. – Я абсолютно уверена, что дядя Джон и тетя Эдит были бы в страшном гневе, и не только потому, что их не пригласили на свадьбу.
– Забудь об их переживаниях, – ответил маркиз. – Я нисколько не сомневаюсь,
Гермия ничего не сказала на это, не желая оказаться недоброй.
Она подумала, что Мэрилин не сможет найти кого-либо столь же поразительного, как маркиз, и она знала, какой несчастной должна была чувствовать себя кузина, потеряв его.
Но все ее размышления вытесняло ощущение счастья от осознания того, что она станет его женой и они будут вместе вечно и навсегда.
– Ты вполне уверен, что, женившись на мне, не станешь вновь… пресыщенным и… циничным? – спросила она.
– Если, как колдунья, ты не сможешь избавить меня от чувства скуки, – отвечал он, – я потеряю веру в твою магию.
– Ты пугаешь меня.
– Я люблю тебя, – отвечал он. – Я люблю тебя так, что уверен: то, что мы знаем друг о друге в настоящий момент, является лишь вершиной айсберга, и для нас остается еще столько открывать и исследовать друг в друге, что на это понадобится по крайней мере столетие.
Гермия рассмеялась, но она знала, что это правда.
– Более того, – продолжал маркиз, – я должен еще столькому научить тебя, мое сокровище, а любовь – очень обширный предмет.
То, как он говорил, смутило Гермию, но это не было смущение, которое она испытывала когда-либо ранее.
Как будто что-то теплое и волнующее пробегало волнами по ней, и ей хотелось, чтобы он вновь целовал и целовал ее, и они сближались бы все теснее и теснее друг с другом.
– Я люблю тебя… я люблю… – шептала она, не в силах сказать что-либо еще.
Когда она возвратилась домой и рассказала отцу и матушке, что она выходит замуж за маркиза, они сначала были просто поражены.
Но затем, когда родители поняли, как сильно она любит его, они наполнились таким счастьем, что викарий буквально излучал радость.
– Это то, о чем я всегда молилась, моя дорогая! – говорила миссис Брук. – Как глупо было с моей стороны не осознавать, что Бог ответит на мои молитвы. Мне не следовало и на мгновение сомневаться, что ты найдешь такую же любовь, которую мы нашли с твоим папой.
Ее матушка понимала, как никто другой, насколько важно было постараться не испортить ее замужества и поэтому хранить его пока в тайне.
На следующий день после ее возвращения домой из Лондона прибыло свадебное платье, и она убедилась, что только маркиз мог выбрать наряд, столь изысканно прекрасный и точно такой, какой пожелала бы она для своего венчания с ним.
Платье было белым и обшитым кругом крошечными бриллиантами, выглядевшими как цветы с капельками росы на них.
Был еще бриллиантовый венок для ее волос, б форме диких цветов, такой прекрасный, что Гермии казалось, будто он сплетен руками фей.