Волшебные дни (статьи, очерки, интервью)
Шрифт:
— В чем сказалось его влияние на ваше творчество, на литературу нашего народа?
— Творчество М. Ю. Лермонтова может сказываться только на писателях, завороженных его ранней душевной зрелостью, утонченностью, высоким страданием, а в прозе — простотой слога. Его легко воспримет душа музыкальная, нервная, сосредоточенно одинокая и чем-то как бы обиженная в своих великих притязаниях к жизни. Большой душе всегда тревожно в мире, который, сколько бы ни сиял над тобой, кажется кратким, мгновенным в твоей доле. Высказывание А. П. Чехова о лермонтовской прозе известно. На закате своих дней И. А. Бунин поставил Лермонтова выше Пушкина. Это было не предпочтение одного другому, а скорее всего сожаление: сколько бы, мол, этот юноша еще мог сделать, и тогда,
Современные писатели признают влияние Лермонтова на каждом шагу. Однако влияния никакого не видно. Я имею в виду не плоское подражание, не воровство мотивов (допустим, в темах любви, одиночества). Духовная организация писателя должна быть родственной лермонтовской. У таланта учится только талант, остальные уродливо перенимают внешние черты. Для начала надо выучить хотя бы французский язык, приблизиться к лермонтовской культуре, воспитать в себе изящество, надо обольститься чудесной пушкинской и лермонтовской краткостью, бояться пустых слов. А мы чему учимся?
— Ваше любимое произведение у Лермонтова?
— Стихотворения «Выхожу один я на дорогу», «Они любили друг друга так долго и нежно» и роман «Герой нашего времени».
— Ваше личное отношение к повести «Тамань».
— Маленькое это чудо — повесть «Тамань» — привело меня в 1963 году на крутой берег, где тогда еще ничего не стояло музейного. Как я ходил по станице! Как спрашивал у женщин возле хлебного магазина о слепом звонаре, о хатке Царицыхи! Как верил всему, с какими чувствами глядел я на пролив, где не мелькало никакого желанного паруса, как засыпал! Лучшие часы жизни. Мне тогда было столько же, сколько прожил Лермонтов.
— Как вы относитесь к распространенному мнению, будто Лермонтов был неуживчивым человеком?
— В публичных высказываниях мы не можем задеть характер Лермонтова. Здраво, во всей глубине. Лермонтов — национальный гений, вечная слава России. Когда мы думаем, что он возвышает нашу нацию, нам дела нет до того, какой у него был характер. Мы ему все прощаем. Лермонтов нам дороже Мартынова, и, если бы он в тот последний поединок убил Мартынова, мы бы не ставили ему этого в вину, а в печати постарались бы говорить об этом как можно реже. Величие затмевает для потомков мораль, как это ни странно. Но в ту пору о гибели Лермонтова (как и Пушкина) сожалели далеко не все хорошие люди, потому что над ними царствовала не литература, а жизнь, и относились они к трагедии с точки зрения своих жизненных симпатий и антипатий. У жизни очень жестокие законы, они одинаково безжалостны к людям простым и гениальным. А законы эти таковы, что человек любит, оберегает прежде всего самого себя и ни с какой чужой гениальностью не считается.
Чтобы хоть немножко понять трагедию Лермонтова среди людей, надо перенести его в наш век, в наши дни и подумать, как бы поступили с ним друзья, женщины теперь, с живым, а не с памятником, как бы относились они к его злым остротам, обидам, оскорблениям и резким стихам. Да, общественные отношения сейчас другие, но не забудем, что природа человеческая все та же! Не только общество, но прежде всего люди сделали и Пушкина, и Лермонтова такими одинокими. Все это печально.
Гению все прощают поздние века. Все его жалеют, боготворят, готовы даже якобы пожертвовать собой. А современники забывают в суете человеческих тщеславий, распрей, выгод о том, что перед ними гений, слава Отечества. Так всегда было. Характер у Лермонтова был не из легких.
— Какие проблемы лермонтоведения вы считаете первоочередными?
— Составить летопись жизни М. Ю. Лермонтова на на фоне жизни России и мира.
— Какой тип изданий сочинений М. Ю. Лермонтова вы хотели бы видеть осуществленным?
— В книге П. В. Палиевского «Литература и теория» в статье о Пушкине есть замечательное пожелание об издании сочинений великого поэта. Оно мне так нравится, что я приведу его здесь.
«Хорошо бы, например, издать Пушкина так, чтобы полнее восстановилась его личность. Нисколько не посягая на
— Вы о чем-нибудь сожалеете, когда видите все те же четыре томика М. Ю. Лермонтова?
— Коне — ечно! И, например, о том, что потеряны черновики повести «Тамань». Оказывается, их было много! Д. П. Маковицкий пишет в «Яснополянских записках»: «Л. Н. (Толстой. — В. Л.) ценил «Тамань» по отделке. Лермонтов раз тридцать ее переделывал. Н. Федоров в Румянцевском музее показывал Л. Н — чу большую книгу черновиков «Тамани», а вся повесть страниц в десять…» Будь я лермонтоведом, я бы посвятил все время поискам этих черновиков. Нельзя смириться с этой потерей.
III. ЗАПИСИ ПЕРЕД СНОМ
Стопки маленьких блокнотов за многие годы…
Я боюсь их перелистывать — волна прошедшей жизни моей бьет мне в голову, мне становится печально, хочется пережить все заново, пусть так же, но умней, собранней, о каком-то событии, чувстве записать вместо нескольких фраз целую страницу. Я давно знаю, что человек не все помнит из своей жизни, многое помнит не так, кое от чего отказывается, перекрашивается задним числом; записи уличают нас старой правдой. А сколько волнения, когда наткнешься даже на списочек намеченных к чтению книг! Когда-то жаждал прочитать, открыть что-то в романах П. Мельникова — Печерского «В лесах», «На горах», в воспоминаниях И. Репина «Далекое — близкое», в эссе Р. Роллана «Жизнь Микеланджело»; когда-то любил «Зачарованную Десну» А. Довженко, изучал «Районные будни» В. Овечкина. Чему-то хотел научиться, что-то в выписках совпадало с твоим мироощущением, за чьими-то желаниями пытался угнаться… И за каждой строкой — точной ли, младенческой, глупой или поспешной — твоя жизнь. И надо признать себя таким, каким ты был в мгновения откровенности с самим собой.
— Ведите записные книжки! — говорю я молодым литераторам на занятиях. — Не придумывайте что-то мудрое, удивительное, пишите как бог на душу положит: постепенно вытянется по страничкам движение жизни. Память в чернилах не слиняет.
Сам не зная зачем, я делал в течение многих лет записи перед сном.
1956 год
Узнать адреса: М. Куприной — Иорданской, Н. Телешова, М. П. Чеховой, К. Паустовского, Е. и А. Есениных, П. Чагина, Е. П. Пешковой [1] .
1
Подумать только! — они жили при мне. И жила еще в Париже В. Н. Муромцева — Бунина. И актрисы Малого театра («великие старухи») В. Н. Рыжова. Е. Д. Турчанинова, А. А. Яблочкина и В. Н. Пашенная. Истинные сожаления (да и преклонение тоже) наступают, когда сам стареешь (январь 1987).
12 мая. В Москву! По дороге завернуть в Вешки. После фестиваля разыскать съемочную группу «Тихого Дона», махнуть в хутор Диченский. Это будет жизнь.
«Пишу я трудно, — сознался он. — Перья кажутся мне неудобными, процесс письма слишком медленным и даже унижающим, мысли у меня мечутся, точно галки на пожаре, я скоро устаю ловить их и строить в необходимый порядок. И бывает так: я написал слово — вдруг почему-то вспоминаются геометрия, алгебра и учитель орловской гимназии. Он часто вспоминал слова какого-то философа: «Истинная мудрость спокойна». Но я знаю, что лучшие люди мира мучительно беспокойны. К черту спокойная мудрость! И что же на ее место? Красоту? Да здравствует!..» (М. Горький о Л. Андрееве).