Волшебный корабль
Шрифт:
— Дай посмотрю, что у меня там найдется… — И, припав на колено, он снова начал рыться во врачебных припасах. — Да они годами лекарства не покупали! — проворчал он недовольно. Альтия заглядывала в короб через его плечо. — Половина коробок вовсе пустые. Травы, которым положено быть бурыми или зелеными, аж посерели от древности. А плесенью-то воняет…
— Может, так и положено, чтобы воняло? — предположила она. Он буркнул:
— Понятия не имею.
— Дай я сама посмотрю. Я на «Проказнице» всегда покупала снадобья, когда мы причаливали. — И она оперлась на его спину, чтобы получше рассмотреть содержимое короба. Посмотрела на
— Погоди-ка, — проговорил Брэшен без особой охоты. Дело было в том, что он приберег кусочек циндина. Не очень большой кусочек, но все-таки способный скрасить ему какой-нибудь особо мерзопакостный день. Он вынул его из кармана куртки и смахнул приставшие крошки. Он показал кусочек Альтии и разломил его надвое, пояснив: — Циндин. Поможет проснуться… и подбодрит. Смотри, как это делается.
И он сунул катышек за губу, придавив языком. Во рту разлилась знакомая горечь. «Да… Если бы не вкус циндина, я бы, может, ту пакость в пиве и распознал…» Гадать было все равно без толку. Он отодвинул циндин подальше от уже полученного и саднившего ожога.
— Сначала будет очень горько, — предупредил он Альтию. — Это из-за полыни, которую туда добавляют. Чтоб соки в тебе быстрее бежали…
Она с большим сомнением взяла предложенный кусочек и положила в рот. Сморщилась… потом стала ждать глядя ему в глаза. И спросила:
— Жжет… так и положено?
Он кивнул:
— Крепкое зелье попалось. Двигай его во рту, не держи на одном месте подолгу. — Выражение ее лица начало постепенно меняться, и он почувствовал, как по его собственной физиономии расползается ответная улыбка: — Ну как? Ничего?
Она негромко рассмеялась:
— И быстро подействовало…
— Так же быстро и кончится. Честно говоря, я не сталкивался, чтобы он кому-нибудь навредил… Если только прямо на вахте не начинали жевать.
Было видно, как неуклюже с непривычки она двигает горький катышек за губой.
— Мой отец всегда говорил, что люди балуются циндином в ущерб сну. И потом заступают на вахту, а у самих глаза слипаются. Если же действие циндина еще продолжается, моряки делаются слишком самоуверенными и только и делают, что понапрасну рискуют… «Рисковые ребята весь корабль губят». Он любил это повторять…
— Я помню, — кивнул Брэшен. — Пока плавал на «Проказнице», Альтия, ни разу не прикасался к циндину. Я слишком уважал твоего отца и не пробовал его обмануть.
Они помолчали. Потом она вздохнула:
— Ладно… Шей, что ли.
— Сейчас. — И он снова взял в руки нитку с иголкой. Альтия следила за ней глазами. Уж не слишком ли пробудил ее циндин?… — Тесно тут у меня, — пожаловался Брэшен. — Вот что, ложись-ка на койку и поверни голову. Вот так… очень хорошо… — И он присел на корточки рядом с койкой. Так действительно было лучше: он мог видеть, что делает… ну, почти. Он снова промокнул слабо сочившуюся кровь и вынул из раны несколько прилипших волосков. — Теперь держи кожу… Нет, не так, а то я тебе пальцы к затылку пришью… Давай покажу. — Он расположил ее руки так, чтобы было удобнее шить, а его собственное запястье вовсе не случайно мешало ей подглядывать за его работой. — Ну, терпи. Постараюсь
— Лучше шей тщательно, — попросила она. — И туго не затягивай. Просто чтобы края сошлись. А то потом они знаешь как вспучатся?
— Попробую… Я, знаешь, никогда прежде не пробовал… Зато много раз видел, как это делается!
Она снова передвинула во рту циндин, и он последовал ее благому примеру. Вот она стиснула челюсти… И он начал шить. Он старался не думать о боли, которую поневоле ей причиняет. Лишь о том, чтобы сделать все по возможности тщательней. Вот ему удалось наконец проколоть кожу… ее пришлось плотно прижимать пальцем к черепу, продергивая иглу. Самым сложным оказалось протащить нить. Звук при этом раздавался такой, словно она должна была вот-вот рассечь кожу. Очень неприятно. Альтия крепко сжимала зубы. Каждый очередной стежок заставлял ее содрогаться, но она так и не вскрикнула.
Когда все было готово, он завязал последний узелок и обрезал излишек нити.
— Ну вот, — сказал он Альтии и бросил иглу в сторону. — Можешь отпускать. Посмотрю хоть, что получилось.
Ее руки сползли на койку. У нее все лицо было в поту. Брэшен критически осмотрел шов… Не шедевр, конечно, а впрочем, кожа держалась. Он удовлетворенно кивнул.
— Спасибо, — тихо поблагодарила она.
— Это тебе спасибо. — Наконец-то он выговорил то, что давно следовало сказать. — Я у тебя в долгу… Если б не ты, сидел бы я сейчас как миленький в трюме «Резвушки»…
Наклонился и поцеловал Альтию в щеку. Он никак не ждал, что ее рука обовьет его шею, а вместо щеки его рот натолкнется на ее губы. Брэшен потерял равновесие и вынужден был ухватиться за край койки… но поцелуя не оборвал. Ее губы отдавали циндином. Ее рука лежала на его шее, и это прикосновение пьянило не менее самого поцелуя.
Как же долго к нему никто не прикасался вот так…
Наконец они оторвались один от другого.
— Так… — проговорил он, чувствуя себя дураком. — Давай, что ли, голову тебе перевяжем…
Она медленно кивнула.
Он приготовил полоску материи и вновь склонился над ней.
— Это все циндин… — пробормотал он виновато.
Она передвинула катышек за губой.
— Может, и так. Мне лично все равно…
Койка была очень узкая, но все же она исхитрилась подвинуться — она приглашала его лечь рядом. Вот она вновь коснулась его, и от ее руки шел такой жар!.. Брэшен вздрогнул и покрылся гусиной кожей. Она звала его…
Он кашлянул, поперхнулся и в последний раз попытался соблюсти осторожность:
— Нам не стоило бы… Это небезопасно…
Она вздохнула:
— А что на этом свете безопасно?
Он стал неуклюже расшнуровывать на ней рубашку. Под рубашкой обнаружилась повязка, скрывавшая груди. Брэшен размотал ее и начал целовать мягкие, острые холмики. Какая все-таки она была худенькая… И пахло от нее морской водой, паклей и всем, из чего состоял груз «Жнеца». Но при всем том Альтия оставалась такой теплой и женственной, исполненной желания — и желанной… И он втиснулся к ней на узкое, неудобное и слишком короткое ложе. Ее темные глаза показались ему бездонными. От циндина — или просто по природе своей?… Еще его удивило, что у такой резкой на язык девушки оказались такие ласковые и податливые губы. И даже когда взаимное наслаждение достигло предела и она сомкнула зубы на его обнаженном плече, удерживая рвущийся крик, — даже эта боль показалась ему сладостной.