Волшебный коридор

Пирс Энтони

С водой было труднее. Воду сквозь щель не передашь. В камере не было никаких чашек или плошек, а Дору вдруг страшно захотелось пить. Сделали так: огр наполнил водой рукавицу, передал королю, король напился и передал Айрин.

— Противная какая-то водица, — шепнула Айрин, но все же выпила и передала рукавицу Дору.

Король допил остаток и вернул рукавицу Загремелу. Вода противная, но жажда еще хуже.

— Дай мне руку, — раздался вдруг голос Айрин.

Может, она еще что-нибудь придумала. Дор протянул правую руку — в левой он держал буханку.

— Ты совершил мерзкий поступок — передал

мне еду, — тихо сказала она. Два пожатия.

— Я ведь тебя ненавижу, Айрин. — Два пожатия.

Может, стражникам и безразлично, как их пленники друг к другу относятся, но раз уж начал играть в это ВСЕ НАОБОРОТ, надо продолжать. Игра оказалась довольно простой.

— Ты мне никогда не нравился. — Два. — Я даже, можно сказать, тебя ненавижу. — Два.

Что она такое говорит! Раз она говорит, что ненавидит, но при этом сжимает его руку два раза, значит, подразумевает... Обратное? А какое чувство обратно ненависти?

— Ты тоже мерзкая.

После этих слов на той стороне воцарилось молчание. Дор прислонил глаз к щели... Ее волосы... Не зеленые... Так он и думал. И тут он понял, почему Айрин молчит. Он сказал мерзкая и забыл сжать ее руку два раза.. Дор поспешно исправил ошибку.

— Так я мерзкая, да? — спросила она. Дор почувствовал, как что-то мягкое прижалось к его руке.

— Мерзкая, да? — спросил голос.

— Я не знаю... — неуверенно произнес Дор. Это таинственное мягкое нечто продолжало согревать его ладонь.

— Противная и страшная, как... кобыла-страшила, — придумал он, не переставая гадать, чем же это она к нему прижалась...

Очевидно, Айрин просто дразнит его, как всегда, и все же... Дор стал думать, вспоминать. Айрин он знал давно, с детства. Она всегда завидовала ему — ну как же, волшебник! — насмехалась, напускала эти свои растения... Все это было, все это видели, но все почему-то считали их женихом и невестой. Они оба отнекивались и сопротивлялись, но годы шли, они взрослели, и чем больше взрослели, тем их больше тянуло друг к другу. Сначала невинные детские шалости и забавы, потом все серьезней и серьезней. Когда ему было двенадцать, а ей одиннадцать, они впервые поцеловались. И поцелуй этот запомнили навсегда. Потому что после поцелуя поняли: можно доставлять друг другу счастье, ранее неведомое. Теперь они хоть и ссорились, а ссоры и не собирались уходить в прошлое, но в душе знали — найдено лекарство, способное смирить гнев. А будущее обещало еще более приятные чудеса. Не успели оглянуться, а принцесса из девочки превратилась в цветущую девушку. Тогда, во рву, срывая друг с друга одежду, они почувствовали нечто совершенно новое. А теперь, в минуту опасности, они не просто перестали ссориться, а наоборот, прониклись друг к другу необыкновенной нежностью. Они вдруг поняли, как это страшно — разлучиться навеки.

— Да, я тебя ненавижу. Правда, ненавижу. — Два пожатия.

— А уж как я тебя ненавижу! — Два пожатия.

— Я бы тебе засветил в глаз, — сказал он, стараясь подбирать самые грубые слова.

— А я бы тебе влепила по шее.

— Ну так я бы тебя схватил и...

— И что? — спросила она, так и не дождавшись продолжения. Но что же там все-таки такое мягкое? Он просто сходил с ума от невозможности узнать. Грудь?.. А может быть, талия?.. Выше талии?.. А если ниже?! А

чего тебе больше хочется? — спросил внутренний ехидный голосок.

— ...как сжал, — наконец придумал он и с силой сжал ее руку. Право, тогда во рву он волновался куда меньше.

— Даже если бы кроме тебя на земле не осталось парней, я все равно не вышла бы за тебя замуж. А ты?

Хоть Дор и соединил узами брака доброго волшебника Хамфри и горгону, о собственной семейной жизни он еще не задумывался. Ему почему-то казалось, что семейная жизнь должна заботить людей пожилых — его родителей, короля Трента, Хамфри. А ему самому всего шестнадцать! Но в Ксанфе издавна повелось так: коли захотел жениться, то и женись, и не имеет значения, сколько тебе лет. Хоть двенадцать, хоть сто! Добрый волшебник вон до ста лет дожил холостяком — и ничего, не умер.

Хотелось ли ему жениться? Если впереди их ждет смерть, то есть если король Ори собирается их убить, то лучше жениться, и поскорее. Нельзя умирать неженатым — таков закон. Законы относительно брака и законы, касающиеся волшебников, одинаково строги. Ну а если не убьют? Тогда вернется в Ксанф женатым, потянется жизнь... Нет, если не убьют, то жениться рановато. Если не убьют, времени впереди будет много, и многое может случиться. Будет и плохое, и хорошее, как любит говорить Хамфри.

— Я не знаю, — честно ответил он.

— Не знаешь! — воскликнула Айрин. — Ненавижу тебя! — Ой, принцесса, кажется, укусила его за руку! — Осел! Дубина!..

Рука его вдруг стала мокрой... Айрин плачет? Если она так расстроена, то он должен быть расстроен не меньше. А он что, расстроен меньше? Ну какая разница, что они в тюрьме, что между ними стена, что ему всего шестнадцать лет... Какая разница, если он в самом деле любит ее!

— Если бы кроме тебя на земле не осталось девушек, я ни в коем случае не женился на тебе, — торжественно произнес он. Два пожатия.

Она продолжала плакать, но уже как-то иначе. Теперь Айрин плакала от радости.

Так обручились Дор и принцесса Айрин.

— Эй, Дор, — шепнул кто-то. Кто-то в его камере!

— Гранди! — чуть не крикнул Дор. Он сообщил Айрин, но та не ответила. Может, заснула.

— Извини, что задержался, — сказал голем. — Сначала я просто уснул как убитый, а потом вынужден был пробираться мимо крыс. Я с крысами, знаешь, разговоры разговаривал; крысы везде говорят на одном языке, что в Ксанфе, что здесь; в общем, волшебные средства мне не понадобились. Крысы, понятное дело, сначала обозлились, но я сделал себе сабельку и пригрозил — сразу стали как шелковые. Нет, не сразу, пришлось нескольких уложить. Прямо в глаз — и все, крыса уже на небесах.

— Мы с Айрин обручились, — ни с того ни с сего сказал Дор.

Гранди покосился на приятеля. Шутит, наверное... Нет, серьезно...

— Обручились? Ничего себе! Так прямо, с бухты-барахты... А кто сделал предложение? Ты?

— Трудно объяснить. По-моему, она.

— Но она же... гм... за стеной... сидит... Как же ты к ней прикоснулся?

— Да так уж получилось.

— Когда обручаются, совершают прикосновение... в определенном месте, — авторитетно заявил голем.

— Вот я и коснулся... Мне так кажется... Гранди пожал плечами, будто хотел сказать: совсем ты, приятель, заврался.