Волшебный переплёт. Удивительные истории
Шрифт:
– Пока я не увижу хотя бы тройки по математике, тебе не видать ни телефона, ни прогулок во дворе со своими мальчишками, – сказала мама, «любуясь» на красный Димкин дневник.
Во вторник классный руководитель Ирина Викторовна собрала дневники и выставила все оценки за последние две недели. Победителями в дневнике у Димки, к сожалению, оказались двойки.
– Я сегодня встретила Елену Сергеевну в магазине, – продолжала ругать сына мать. – Она сказала, что у тебя в четверти выходит двойка. Димка, ты что творишь?
– Мама, я честно невиноват!
– А кто виноват в твоих двойках? Соседи?
– Нет. – Димка шмыгал носом. – Просто Олька болеет.
– И?
– И я вынужден один сидеть. А без Ольки у меня
– Ох, Димка! – Мама всплеснула руками. – Ты должен научиться сам решать эти дурацкие примеры и задачки. Ведь в жизни будет множество ситуаций, когда рядом не будет ни меня, ни Ольки. Только сам, только своими знаниями. Поэтому марш к себе в комнату, учи математику. Ты должен овладеть этой наукой. Поверь мне, надеяться в жизни нужно только на самого себя, а не на Олек, Пашек, Вер и других людей.
До конца четверти мама каждый день проверяла Димкин дневник и тетради. Но не это было самое страшное. Димку всё-таки лишили сладкого и телефон выдавали только на выходных, и то при условии отсутствия двоек за неделю.
Димка понимал, что его наказали заслуженно. Он старался изо всех сил и смог написать годовую контрольную по математике на твёрдую «четвёрку». Сам, без подсказок от Ольки.
Дарья Бычихина. Учитель верности. Из цикла «Таёжные рассказы»
У каждого есть свои тайные места силы, куда мы возвращаемся во снах. Для меня это посёлок в сизом тумане, в глухой непроходимой тайге, в окружении сопок с елями и лиственницами. Посёлок Синегорье. Республика Саха.
Посёлок был основан в 1985 году, в год моего рождения, как временная база для строителей Байкало-Амурской магистрали. Да и посёлком его назвать было сложно. Всего двенадцать улиц с щитовыми временными домами для строителей-железнодорожников. Посёлок возводился максимум на пять лет. Затем деревянные щиты, из которых он был построен, должны были демонтировать и отправить к следующей железнодорожной станции. Но судьба его стала совсем иной. До сих пор он существует, и в щитовых домах горит свет холодными тёмными вечерами, а маленькая поселковая школа встречает детей и выпускает их в большую жизнь.
Через два года после основания посёлка, я, без пяти минут двухлетка, потерявшая отца и оставшаяся на руках у матери, десантировалась в таёжный посёлок, где ещё чувствовался запах свежего дерева и велись строительные работы.
В самые тёмные времена я возвращаюсь во сне в это место на карте нашей страны, которое и с лупой не найти. В этом сне остро ощущается запах морозной взвеси в воздухе, оглушительная тишина и хвойный терпкий аромат от лиственниц, вонзающихся в пронзительно-голубое небо. Всё тело наполняется этим чувством бескрайности, вечности и свободы. Природа здесь такой силы, которую невозможно приручить, а можно лишь подчиниться и приспособиться к её суровому нраву и вечной мерзлоте. В этих местах температура воздуха зимой переваливает порой за пятидесятиградусную отметку, а земля не прогревается никогда. В этих местах и сейчас продолжают жить, создавать семьи, воспитывать детей, отправлять их в большую жизнь люди, которых согревает надежда. Здесь прошли мои детство и отрочество. Здесь я заканчивала начальную школу, здесь накрывали первые чувства, были ободраны первые коленки и появлялись первые шрамы на сердце от первых чувств. Одиннадцать лет в вечной мерзлоте высекался характер и стойкость к низким температурам. Второе давалось хуже всего. К морозу иммунитета у меня нет, как и не было. А лес и сейчас – моё место силы.
БАМ, Байкало-Амурская магистраль, – не просто
И в этом микромире текла своя жизнь, где все знали друг друга, где невозможно было пройти незамеченным. Там случались радости и горести, любовь и ненависть, рождение и смерть, находки и потери. Там случалась жизнь во всей её красоте и неповторимости, которая течёт в каждом. Вне зависимости от группы крови, нации, языка, разреза глаз или происхождения. Там я впервые встретила смерть лицом к лицу, почувствовала дыхание жизни всем существом, там я узнала те истины, которые помогают мне и по сей день.
Истории этого микромира посреди огромной непокорной тайги, те истории, которые уже начинают ускользать из моей памяти, я и хочу поведать вам. А может, и себе, чтобы точно убедиться в том, что это было со мной.
Первый и самый ценный урок мне преподал мой учитель верности.
Учителя верности и преданности бывают разные. Мой первый учитель верности был с чёрными подпалинами на боках, тёплой мордой желтовато-белого цвета, короткой упругой шерстью, хвостом, круто завёрнутым в колесо, интенсивно вращающимся во все стороны света. И особенно, громадным для меня, семилетки, ростом. Моего учителя звали Верный. Знакомство с ним состоялось в далёком 1992 году. Его хозяин – наш сосед по щитовому дому Харутдинов: усатый, громадный мужчина в тех годах, когда зрелость уже имеет свою глубину. Уважаемый человек. Рукастый, громкий и весёлый, водитель такого же огромного, как и он сам, «Магируса», татарин в высоких унтах и лохматой шапке. Верный был его другом и товарищем, с которым и в тайгу, и на работу, что по своей сути было одно и то же, так как вся жизнь наша текла в ритмах тайги и никак иначе. Но кроме сопровождения хозяина, Верный по своей инициативе взял на себя дополнительные обязанности. И эта инициатива приносила мне много проблем.
Верному доставались мои самые лакомые кусочки. Верного я любила чистой любовью. Но все наши встречи с ним заканчивались одинаково: моими слезами. Как только он чуял, что я возвращаюсь из школы, то уже готовился к встрече. Когда за 300 метров до дома на горизонте показывалась моя маленькая фигурка, закутанная по самые глаза, Верный со всей своей прытью и собачьей радостью подбегал и клал лапы мне на плечи. И мы с ним становились одного роста. Моё хрупкое тело не выдерживало его веса, и наша пара летела то в сугроб, то в кусты, а то и в насыпанный на дорогу скальник.
Какие только меры к нему не применялись, но его радости от нашей встречи не было предела. Да и это ещё были не все прелести нашей дружбы. Несколько раз в неделю мне предстояло путешествие в соседний городок, одной, вернее, на пару с футляром размером почти с меня. В этом футляре цвета кофе и с терпким, сладковатым запахом канифоли, с немного потёртыми боками лежала хрупкая скрипка. Она была ещё не взрослого размера, а «полуторка», так назывался инструмент, скрипка-малышка, предпоследний из детских размеров. Следующей по размеру должна была стать, но так и никогда и не стала скрипка для взрослого музыканта. Со скрипкой, зажатой подбородком на мягкой бархатной подушечке, дабы не натереть шею и не выронить хрупкий лакированный инструмент, мы составляли красивую, милую композицию, как с открытки. И это всё, что было красивого в нашей паре со струнным инструментом. «Открыткой» можно было любоваться, пока я не начинала играть, безжалостно запиливая смычком тонкие струны, как напильником.