Волшебный переплёт. Удивительные истории
Шрифт:
Научить меня играть на скрипке упорно, но безнадёжно пытались родители. Конечно, не сами, а силами опытных профессионалов, насколько возможно было найти их в тайге, в Музыкальной школе города Томмот, на улице Музыкальной, конечно же. Учитель класса скрипки был сам похож на небольшую с округлыми линиями виолончель. Интеллигентный лысоватый мужчина Вениамин Александрович был невысоким, с длинными пальцами, усиками и тонким голосом. Весь такой изящный и музыкальный, как на гравюрах и картинках, где изображали истинных скрипачей. Он не питал иллюзий по отношению к моему таланту, коего в помине не было. Как не было и моего стремления учиться игре на скрипке. Но ежемесячная плата
Кристина училась со мной в одном классе, мне было семь лет, ей уже восемь. Она была любимицей учителя и предметом постоянного сравнения со мной, не в мою пользу, конечно. Характер Кристинки был под стать скрипке и произведениям, которые на ней выпиливала я. Насмешливый, скрипучий, хвастливый и вредный. Но не она героиня сего рассказа.
Неизменным спутником моего путешествия был Верный. Он ловко запрыгивал в автобус и прятался под сиденьем, рычал на кондуктора, водителя и пассажиров. Всех, кто пытался его спровадить. Я получала огромный поток претензий и требований выгнать свою собаку. Но что бы я ни делала и сколько бы ни объясняла, что собака не моя и меня не слушается, Верный автобус не покидал. И так как все спешили на работу, по делам, да и автобусы ходили нечасто, возмущённые пассажиры, ехавшие на трудовые подвиги, требовали не тормозить автобус, а Верный благополучно доезжал до музыкальной школы.
Если ему удавалось прорваться внутрь, напугав вахтёра, он прятался в раздевалке и охранял мою одежду. А прорывался он почти всегда. Бывало и так, что он находил меня на занятиях на втором этаже.
Тогда на меня снова обрушивался шквал обвинений, меня выводили с уроков, стыдили и заставляли выгонять собаку. И это продолжалось постоянно. Потому знала меня вся школа. Эта история доводила меня до слёз и расстраивала, потому как попадало неизменно мне. За то, что не слежу за собакой, за то, что она агрессивная. К слову, Верный никого не обидел за свою жизнь. Но если дело касалось меня, он стоял насмерть, готов был терпеть любые побои и унижение. Лишь бы быть в пределах моей досягаемости, а лучше, возле ноги.
Иногда автобус не приходил или ломался по пути до посёлка. Тогда почти десять километров, которые разделяли эти две точки – посёлок и город, два маленьких человеческих островка посреди тайги, – приходилось идти пешком, надеясь на попутный транспорт. Обычно маленькую фигурку с футляром подхватывал кто-то из проезжающих в посёлок по ухабистой узкой насыпной дороге. Все знали друг друга если не в лицо, то по фамилии и названию «мехколонны», где работали родители. Если везло, то и на КамАЗе или самосвале можно было прокатиться до дома.
Когда тайга оживала и зацветала всеми буйными красками, на какие была способна, идти можно было вдоль дороги, по кустам. По обочине узкой дороги, на которой были камни, щебень вперемежку со стрелками низких кустарников: кипрея, молодых лиственниц и сосёнок. Но зимой сугробы вдоль просёлочной дороги были непроходимы, легко можно было и валенки потерять, и по пояс провалиться.
Так и в тот день сугробы были практически по пояс…
– Девочка, ты автобус не пропустишь? Буран начинается скоро. – Миловидная продавщица с ярко накрашенными губами кивнула в сторону остановки и показавшегося на горизонте автобуса. Переминаясь с ноги на ногу, я грелась в магазине напротив остановки, на микрорынке.
В этом магазине на витрине среди всякой всячины, одеколона и мыла лежала
– С собакой нельзя! Выведи пса из автобуса, сейчас же! – визгливый голос кондуктора над моим ухом не предвещал ничего хорошего. Верный тихо рычал под сиденьем. Сидячих мест было достаточно. Неудивительно, в такую погоду хозяин пса не выгонит.
– Это не моя собака, я не могу её вывести. – Я приготовилась к повторению истории.
– Ладно, пусть едет, погода нелётная, – раздался низкий бас с водительского места, и в зеркале мне подмигнул карим глазом мужчина с седоватой бородой. Кондуктор недовольно сверкнула глазами и резко оторвала мне билет из большого билетного рулона.
– До Алексеевска? – из-за открывшейся на следующей остановке двери показалась мохнатая шапка-ушанка такого размера, что было абсолютно непонятно, кто её владелец: только по голосу можно было догадаться, что это мужчина.
– Да, это последний рейс, – сухо ответила кондуктор.
Липкий страх медленно раскручивался у меня в животе, сжимая все внутренности в тугой комок, мгновенно слёзы удушливой волной подкатили к горлу.
– Как до Алексеевска? В Синегорье разве не идёт? – я с надеждой в голосе обратилась к кондуктору.
Алексеевск – это посёлок совсем в другой стороне от Синегорья. Дорога, начинаясь с Томмота, раздваивалась, и одна ветка уходила на восток, в сторону Алексеевска, до него было не менее двадцати километров, и остановок по пути для пересадки нет.
– Так уже ушёл до Синегорья и больше не будет сегодня, – сообщила кондуктор, обилечивая входящих пассажиров.
Я резко подскочила и метнулась к выходу, Верный за мной. Оглядевшись на местности, я поняла одно: направления не помню. Погода неумолимо портилась, несмотря на послеполуденное время, начинало темнеть, снег падал стеной, закручивался позёмкой по дороге. Ветер усиливался. Остановка, где я выскочила, была словно островок посреди безлюдной снежной дороги. Верный с лаем пробежал вперёд сто метров, исчезнув в белом вихре снега. Он повернулся, залаял, ясно давая понять, что дорогу помнит, покажет и я в безопасности. Холодный ветер стянул лицо, как маску, только слёзы, сдерживаемые его порывами, согревали щёки. Но плакать сейчас было опасно: обветрить лицо так легче простого. Потому, утёршись варежкой, натянув по самые глаза полосатый колючий шерстяной шарф, я пошла за Верным.
Пошла по краю дороги, ноги утопали в сугробах, которые захватывали валенки и нехотя отдавали их обратно. При каждом шаге порывы леденящего ветра срывали белые охапки снега с деревьев и закручивали их в большие воронки. Как назло, ни одной попутной да и встречной машины. Видимость становилась всё хуже, а очертания дороги под пеленой снега всё размытее.
Но неизменно на несколько шагов впереди меня слышался лай Верного. Как только я догоняла его, он снова забегал вперёд, не выходя за пределы моей видимости.