Волшебный вкус любви
Шрифт:
Никто не повернулся в нашу сторону — все были заняты своими блюдами. Елена совершила невероятную оплошность, убежав из кухни. Решение пришло быстрее, чем я успела его осознать.
— Заменю! — крикнула я и схватилась за ручку сковороды, точно так же, как Елена до меня, приподнимая край, чтобы мясо перевернулось и обжарилось равномерно. — Готовность — две минуты!
— Долго! — рыкнул Милан, но уже дегустировал лосося, приготовленного Йованом.
Две минуты… Пряно, остро… сладковато…
Семь критиков…
Пряности отмеряются
Эти мысли мелькали в моей голове со скоростью пулеметной очереди. Для Душана важен сегодняшний день.
Я сама не заметила, как назвала шефа по имени. Почему-то даже в мыслях я боялась так его называть. Но сейчас…
Продолжая поднимать и опускать тяжелую сковороду одной рукой, я сделала шаг в сторону и схватила деревянный бочоночек, который стоял среди коробок и склянок со специями…
Елена вернулась минут через пятнадцать, когда порцию мяса по-грузински уже унесли посетителям.
— Что случилось? — спросила я, жаря вторую порцию. — Что с тобой?
— Немного поплохело, — ответила она с вымученной улыбкой, вставая к плите. — Наверное, съела что-то несвежее.
До конца смены мы носились, как черти в пекле. Милан ненадолго вышел в зал и вернулся с улыбкой, показав нам знак «победа».
— Понравилось?! — крикнул Серчо, снимая бандану и вытирая ею потное лицо.
— Полный восторг! — Милан был необычайно воодушевлен. — Силина сказала, что наконец-то шеф начал придумывать что-то новое, а не остановился на достигнутом, а Костин так вообще полез целоваться и орал: «Душан! Я в тебя верил!» — он очень смешно передразнил этого Костина, и мы от души посмеялись. — Все, отбой, — сказал Милан. — Сейчас придет Душан, открываем шампанское!..
Мы ждали шефа с нетерпением — он лично провожал гостей. Милан приоткрыл двери кухни, и было слышно, как Богосавец весело шутит, прощаясь с кем-то. Наконец, последний посетитель ушел, ресторан был закрыт, а шеф появился на пороге.
— Душан… — начал су-шеф, но осекся и замолчал.
Бгосавец, не глядя ни на кого, прошел в середину кухни и остановился, скрестив на груди руки и перекатываясь с пятки на носок. Я сразу догадалась, что случилось, и постаралась съежиться за плитой. Остальные ничего не понимали и уставились на шефа в растерянности.
Последовала долгая тяжелая пауза, а потом Богосавец позвал:
— Елена.
— Да, шеф, — отозвалась она и выступила вперед, комкая фартук. На нее было жалко смотреть — она опять побледнела, руки ее дрожали, и она спрятала их за спину, чтобы было незаметно.
— Почему был изменен рецепт? — спросил Богосавец очень спокойно, все так же не глядя на нее.
Было страшно, даже очень. Я пережила уже подобное, когда попробовала пересоленный японский омлет. Но тогда не было моей вины, а теперь… Трусость и чувство справедливости боролись в моей душе. Звучало пафосно, но на деле было совсем некрасиво.
— Шеф… — пробормотала Елена, и тут я шагнула, вставая рядом с ней.
— Шеф, это я добавила барбарис, —
— А куда смотрел второй ротиссёр, когда ты самовольничала? — Богосавец наконец-то взглянул на Елену, и та чуть не упала.
Милан бросился к ней и поддержал, обняв за плечи.
— Зачем пугать ее, Душан? — спросил он дружелюбно. — Все ведь так хорошо прошло, Силина довольна…
— Помолчи, — оборвал его Богосавец. — Повторяю: каким образом повар Иванова Даша изменила рецепт? Кто позволил ей встать к плите?
В этот раз я промолчала, опустив голову. Выдавать Елену я посчитала подлостью. Но она сама призналась, глубоко вздохнув:
— Шеф, простите. Мне стало плохо, я вышла из кухни.
— Стало плохо? — Богосавец обвел ее таким взглядом, что Елена отвернулась.
Милан по-прежнему не отпускал ее и попытался возразить:
— Простой человеческий фактор, что ты разошелся, в самом деле…
— Петар! Елена! В мой кабинет! — Богосавец резко развернулся и пошел к двери, а за ним потянулись Петар и Елена.
Милан хотел пойти с ними, но Елена отрицательно покачала головой и похлопала его по плечу, без слов попросив остаться.
Праздничное настроение исчезло, и в кухне стало тихо. Только посудомойка, стараясь двигаться как можно тише, сновала между столами, собирая грязную посуду. Милан выругался вполголоса и отвернулся от нас.
Ждать нам пришлось недолго. Минут через пятнадцать дверь распахнулась, и мимо нас промчалась заплаканная Елена, а потом появились Богосавец и Петар. Богосавец смотрел на нас и хмурился, а Петар прятал глаза.
— Елена уволена, — объявил Милан в гробовой тишине. — Милан, ты уволен тоже. Забирай свои ножи и уходи.
— Что?! — первым спросил Серчо, а следом за ним повара взволнованно зашумели.
— Что случилось-то?! — крикнул Рамиль, а Ян перешел на сербский, что-то спрашивая и размахивая руками.
Молчал только Милан. Он стиснул зубы, снял колпак и, не глядя ни на кого, прошел в подсобку, следом за Еленой.
Уволены. Уволены оба. Я крепко стиснула руки, слушая, как галдят повара. Елену жаль. Всего-то провинность — оставила кухню на пятнадцать минут. Но ведь всё закончилось хорошо! Критики довольны! Атаку мы благополучно отразили! И вот это — благодарность?!.
Я смотрела на Бгосавеца, а он стоял посреди кухни — красивый, опасный, но свершенно бездушный. Как нож, который я держала.
Богосавец переждал, пока шум поутихнет, а потом заговорил, и повара замолчали, как по команде.
— Правила знают все, — сказал Богосавец жестко. — Кто их нарушает, лишается права носить белую рубашку на моей кухне. Иванова!
Не успела я посочувствовать Елене, как пора было сочувствовать мне.
— Да, шеф, — ответила я точно так же, как уволенная ротиссёр, и положила нож на столешницу. Снова стало тихо, и нож противно лязгнул, соприкоснувшись с поверхностью стола.