Волшебство для короля
Шрифт:
Буря, и не одна – сотни, тысячи бурь ярились в магической толще. Лайам то взлетал вверх в мощных потоках горячего воздуха, то, обрастая инеем, несся к земле. Он был не в состоянии думать: его швыряло взад и вперед, от смерча к смерчу, трепало, плющило и кувыркало, хлестало дождем и градом, и все это – в малые доли мгновения. Каждый вдох имел иной привкус, гортань то обжигало, то леденило, но чаще всего в рот и легкие вливался озон.
Грохот стоял жуткий, он перегружал перепонки, каждая плеть гигантского сгустка энергий ревела на
Измученный, измочаленный, почти лишившийся чувств, Лайам летел по широкой спирали к основанию ножки большого гриба, шляпкой которого являлась платформа. Наконец он завис в воздухе, ровно на ту долю мгновения, чтобы успеть это осознать, – и затем камнем вошел во что-то сырое и плотное.
Очередной смерч? Лайам разинул рот, подавился водой и, отчаянно трепыхаясь, устремился вверх, к световому пятну – в поисках животворного вдоха. Вдохнуть он сумел, но воздух не желал его принимать, он давил на плечи и голову, затискивая ныряльщика в глубину. Каким-то краем сознания Лайам сообразил, что угодил в водоем, на который ложится платформа, и что воздушную массу над ним прессуют нисходящие вихри опадающего грозового столпа.
Сверху давило, снизу тянуло. Сапоги стали гирями, шерсть плаща превратилась в свинец.
Лайам ушел под воду, ломая неподатливую застежку. Освободившись от верхнего одеяния, он вновь вынырнул и жадно вдохнул. Вдали мелькнул край водоема – черная полоска между воздухом и водой. Беглец рванулся туда, но сапоги влекли на дно, ему пришлось стряхнуть их и сбросить.
Но и без обуви плыть было почти невозможно. Лайам терял силы, борясь с мощью незримой гигантской ладони, равнодушно пытавшейся его утопить. Он так напрягался, что растерял весь страх.
Его руки ударились обо что-то. Лайам вскрикнул и наглотался воды, не сразу сообразив, что натолкнулся на прибрежную мель. Он подтянулся выше, лег на дно животом и по-пластунски пополз вперед, подталкивая себя коленями и босыми ступнями. Глубина мелкого места не превышала нескольких дюймов, но верховой воздушный поток не давал ему поднять головы. Неестественно вывернув шею, чтобы иметь возможность дышать, Лайам все полз и полз, тупо удивляясь тому, что давление не ослабевает.
А потом чьи-то руки подхватили его под мышки и выдернули на берег.
«Мастер, вставай!»
– Мать Милосердная! Малый спасся лишь чудом!
– Как же он умудрился свалиться?
– И с такой высоты!
Кто это говорит? Лайам закашлялся, в горле его забулькало. Он с усилием повернулся и лег на живот, чтобы извергнуть воду из желудка и легких. Когда приступ рвоты закончился, те же руки помогли ему сесть.
«Мастер, здесь скоро появится лейтенант!»
– Фануил? – выдавил из себя Лайам и разлепил веки. Голова не держалась на шее и норовила упасть на грудь.
Ответом
– Ты гляди, разговаривает!
Лайам жестами показал, что хочет встать. Его подняли, помогли устоять на ватных ногах.
– Полегче, братишка! – сказал человек, на чье плечо он опирался, – продубленный морем и солнцем крепыш в ярком платке. – После такой передряги не худо передохнуть! Ну и летел ты, я тебе доложу!
«Мастер, немедленно уходи!»
Серьги в ушах, татуировки, грубые безрукавки, короткие парусиновые штаны. Спасителей было шестеро, и все шестеро скалили зубы.
– Моряки? – выдохнул Лайам, и окружающие утвердительно закивали.
– Моряки-моряки, – сказал тот, что в платке. – С «Тигра», из Каэр-Урдоха. Только что прибыли, а Рейф тут бывал. Он-то и потянул нас глянуть на Лестницу.
– Вот уж не думал, что мы увидим такое, – пробормотал Рейф, и моряки разом загомонили, обсуждая детали случившегося. Лайам потряс головой и огляделся. Пока все вроде бы складывалось неплохо. Моряки оттащили его к скалам – подальше от грозового столпа. Причальная площадка Парящей Лестницы находилась на другой стороне водоема. Он поднял глаза и увидел платформу, висящую футах в ста над поверхностью моря.
«Мастер, ты можешь идти?»
– Я в порядке, – ответил Лайам, хотя ноги его тряслись, а голова шла кругом.
– Ты жив, – заметил яркий платок. – Об остальном же, приятель, я бы судить остерегся.
«С той стороны бегут миротворцы. Я задержу их, а ты уходи, если сможешь».
– Я постараюсь.
Моряки обменялись удивленными взглядами. Лайам, увидев это, полез за кошельком.
– Все хорошо, – сказал он и осекся: его пробрала внезапная дрожь. Зубы клацнули. Стиснув челюсти, Лайам негнущимися пальцами стал развязывать кошелек. – Спасибо, друзья. Мне надо идти.
– Куда ты такой пойдешь? – возразил один из матросов.
Справившись наконец с мокрым узлом, Лайам заглянул внутрь кожаного мешочка, оценил его скудное содержимое и застонал, вспомнив о векселях, ставших добычей взбаламученной вихрем пучины.
– У тебя и обувки-то нет! – заметил Рейф.
Два золотых, горсточка серебра и пригоршня медяков. Выудив из кошелька три серебряные монетки, Лайам протянул их соседу в платке.
– Видишь ли, брат, мне с миротворцами встречаться нельзя, если ты понимаешь, о чем я.
Моряки ухмыльнулись.
– С ищейками то есть? Тогда убери это, – сказал яркий платок, указывая на серебро. – Отдай ему свои башмаки, Вивиль!
Моряк, к которому он обратился, сбросил свои деревянные сабо с готовностью человека, которому привычнее ходить босиком. Лайам, засуетившись, вставил в них ноги.
– Беги, друг, – продолжал платок. – С ищейками мы разберемся.
Глаза беглеца увлажнились. Он нервно вздохнул и вложил серебро в руку разутого парня.
– Это за башмаки. Вы – славные люди. Еще раз спасибо, друзья.