Волшебство для короля
Шрифт:
– Послушайте, Катилина предлагал мне награду. Должность или что-нибудь в этом духе. Как думаете, нельзя ли его попросить, чтобы он вместо этого поспособствовал ей? Назначил пенсию или дал при дворе какое-то место? Чтобы она всю жизнь ни в чем не нуждалась. Не могли бы вы походатайствовать за нее… от меня?
Уорден вгляделась в его взволнованное лицо, потом кивнула.
– Я полагаю, это можно устроить. И если вы хотите с ней повидаться…
– Нет! – поспешно воскликнул Лайам. Что он ей скажет, как посмотрит в глаза? – Просто сделайте что-нибудь, если
– Как вам будет угодно.
Уорден с трудом встала и направилась к выходу из гостиной.
– Всем нам приходится нести свою ношу, квестор. Поступки, которых мы позже стыдимся, замыслы, которым не суждено сбыться, ошибки, последствия которых непоправимы…
Лайам выпрямился и с горечью произнес:
– Знаю-знаю: не следует принимать все это близко к сердцу.
Уорден остановилась в дверях.
– Нет, – покачала она головой. – Сердце не подчиняется воле. Нельзя зачеркнуть прошлое, но можно сверять с ним свои действия и впредь прежних ошибок не повторять.
Каменная леди вдруг улыбнулась – робко и неуверенно, как засмущавшаяся девчонка.
– Подумать только, я ведь едва вас не погубила! Если бы не ваша везучесть, вас бы повесили как убийцу! Я не смогла бы потом себе этого простить.
– Моя везучесть? – переспросил Лайам. – Я хорошо вас расслышал?
Уорден весело рассмеялась.
– Да, квестор Ренфорд. Везучесть, именно так.
Лайам не нашелся с ответом – все его остроумие куда-то девалось. Он растерянно усмехнулся.
– Что ж, именно богине удачи я время от времени и молюсь.
– Замолвите перед ней словечко и за меня!
Лицо Уорден вновь стало серьезным, она поклонилась – медленно и несколько церемонно.
– С этого момента, квестор, вы вольны поступать, как вам заблагорассудится. Желаю благополучного возвращения в Саузварк.
Лайам низко склонил голову, и каменная леди ушла.
Вскоре он покинул дом Каталины. Его сопровождал гвардейский эскорт. Дежурный офицер возражений не принял, ссылаясь на распоряжение принца казны. Лайам поначалу счел, что ему не очень-то доверяют, и только чуть позже сообразил, что все это делается ради его же блага. «Мои портреты висели на каждом углу. Многие их запомнили. Принц опасается, как бы меня не опознала и, что гораздо хуже, не растерзала разгневанная толпа!»
Однако людей на улицах было немного, встречные мельком оглядывали отряд и опускали головы, торопясь по своим делам. Слухи о ночных арестах и о том, что обряд очищения не помог королю, разошлись по столице, ее жителей охватила апатия.
У пристани ожидала королевская барка. Гребцы налегли на весла, суденышко полетело вниз по Монаршей – к причальной площадке Парящей Лестницы. Пятачок был на удивление пуст. Желающих спуститься в Беллоу-сити не набиралось и дюжины. Четверо миротворцев покосились на гололобого господина, сопровождаемого почетным эскортом, потом стали приглядываться к нему. Офицер-гвардеец достал из кармана внушительного вида бумагу и отвел караульных в сторонку. Те изучили предъявленный документ и успокоились. Офицер вернулся к отряду, самодовольно покусывая
Лайам пожал плечами и решил придержать свое любопытство. Что бы там ни было понаписано – не все ли равно?
Гвардейцы проводили его к пирсу, где стояло «Солнце коммерции», и, отсалютовав, удалились. Моряки всполошились. Когда Лайам поднялся на борт, его окружила толпа.
– Квестор, где же вы пропадали?
– Почему нас не пускают на берег?
– Почему на наше судно наложен арест? – Лайам соврал, что ему и самому это невдомек и что дело, скорее всего, в неразберихе, творящейся на таможне. Капитану с глазу на глаз он сказал почти то же самое.
– Я и вправду не знаю, почему нас прижали, капитан Матюрен. В верхнем Торквее сейчас неспокойно. Видимо, поначалу кто-то что-то напутал, а потом в этой путанице все же разобрались.
Капитан бросил взгляд на обритую голову квестора, на бледные молнии, пересекающие его лоб.
– М-да, – сказал он. – Я понимаю. Поговаривают, что наверху не очень-то хорошо. Какие-то драки, убийства, поджоги… Я понимаю. И по-прежнему готов вам служить.
В глазах его читался вопрос, но Лайам не дрогнул. Что-что, а такие взгляды выдерживать он умел. Капитан Матюрен покашлял в кулак.
– Как скажете, квестор. Дать команду к отходу?
– Нет, – сказал Лайам. – У меня тут еще есть дела.
Матросы, засидевшиеся на судне, охотно кинулись выполнять его поручения. Самого шустрого Лайам отправил разменять кредитные векселя, хранившиеся в капитанской, окованной железом укладке, а когда тот вернулся, принялся рассылать остальных. Кого – с покаянными письмами, кого – с деньгами, кого (в большинстве случаев) – и с тем и с другим. Адреса были самые разные: баня в Беллоу-сити, гостиница «Трезвомыслие» в верхнем Торквее, корабль «Тигр» из Каэр-Урдоха в порту. Потом три святилища (маленький храм Повелителя Бурь тоже не был забыт), потом коллегия Благоденствия («Обалденствия») Башенного распадка…
В сумерках, когда последний посыльный взбежал по сходням на палубу, капитан Матюрен подошел к своему пассажиру.
– Что, квестор, с рассветом уходим?
– Я не совсем уверен в том, капитан. – Старый морской волк был явно разочарован, однако вежливо улыбнулся и ушел к себе. Фануил, слетев с мачты, уселся подле хозяина.
«Мастер, чего ты ждешь?»
Лайам ответил. Дракончик склонил голову набок.
«Это необходимо?»
– Пожалуй, нет, – поразмыслив, откликнулся Лайам. – Но, по крайней мере, мы первыми принесем эту весть в Южный Тир.
«Как неудачно, что Панацея не помогла!»
Лайам лишь усмехнулся.
«Вот-вот, неудачно! Лучше не скажешь. Это именно так!»
«Ты ведь не виноват. Ты сделал, что мог».
Лайам почесал рептилии спинку.
«Я знаю. Ты тоже».
Он долго стоял у борта, глядя, как в быстро темнеющем небе загораются первые звезды, потом сбежал вниз по трапу и залез в свой гамак.
Ранним утром он опять поднялся на палубу – колокола били шесть. Капитан Матюрен уже прогуливался вдоль борта и словно бы его поджидал.