Волшебство Кристины
Шрифт:
На репетиции ходить было все труднее. Боль мешала сосредоточиться. Кристи готова была на что угодно, лишь бы забыть про нее. Девочка попробовала пить таблетки, но все, что она находила дома, мало помогало. Может, это какая-то еда? – думала девочка и старалась пропускать завтраки и обеды.
– Что у нас сегодня на ужин? – папа пришел с работы в хорошем настроении. – Давай, дочь, сварим картошечки, мне омуля привезли в пароходстве.
Омуль был местным деликатесом, любимым всеми. Обычно, Кристи с удовольствием умело расправлялась с этими узкими, пахнущими свежим дымом рыбками. Сегодня даже упоминание о еде показалось Кристине непереносимым. От одних папиных слов в боку заныло еще сильнее. «Наверное, придется
Папа продолжал о чем-то говорить, достал кастрюлю, вытряхнул в раковину розовые клубни. Кристина уже плохо слышала и почти ничего не понимала. В голове свистело и закручивалось в стремительные пляски. Папа то выскальзывал из ее сознания, то врывался опять. Он что-то рассказывал, Кристи кивала, покрываясь испариной, и уже с трудом удерживалась на стуле.
И вдруг все стало темным, холодным, свистящим и понеслось в бесконечный оглушающий туннель. Кроме боли в этом туннеле ничего не было.
Скорая приехала довольно быстро.
Случай считался острым и нетипичным: Девочка 15 лет, сознание спутано, пульс редкий, дыхание затруднено.
Кристину везли в больницу с сиреной. Она время от времени приходила в себя и видела рядом испуганного папу и пожилого мужчину в белом халате, который постоянно пытался ей то что-то вколоть в руку, то что-то измерить где-то там же. «Это какой-то противный сон», – успокаивала себя девочка и опять проваливалась в забытье.
В больнице все произошло так, как Кристи и представлялось в ее страхах. Жесткая металлическая каталка, холодные простыни, длинный коридор, ни одного знакомого лица. Папа остался где-то в прошлой жизни, маму она еще сегодня не видела. В голове отдавались невнятные ритмичные звуки, чужие голоса и неразборчивые слова. Она узнавала только повторяющееся слово «Срочно».
Мама бежала по коридору хирургии, где уже собралось несколько врачей. Человек пять в белых халатах что-то обсуждали, не обращая на нее внимания. Девочку решили сразу оперировать – скорее всего это аппендицит. Возможно, еще и с перитонитом. Мама не была уверена, что точно знает, насколько это страшно, но слово «срочно» звучало несколько раз. Из приоткрытой двери появилась медсестра и сказала присесть в коридоре на откидном стуле.
Мама сидеть не могла, сначала она ходила по коридору туда-сюда, но больничный коридор казался тесным и душным – и она выскочила на улицу. Там из окон лился желтый свет и можно было хотя бы вдохнуть. Десять шагов в одну сторону – десять в другую, постоять на месте, повторить. Казалось, что она ходит тут уже целую вечность. Больше ходить не было сил, и она, как будто сама под наркозом, побрела назад в здание больницы.
Около операционной ничего за это время не изменилось. Она села на краешек стула. Муж стоял в стороне, бездумно сжимал в руках Кристин шарф с лисичками. Зачем ему этот шарф, он совсем ему не идет. Мама посмотрела на него с раздражением. Точно, это все из-за него. Не мог уследить за ребенком. Вот теперь и путевка в санаторий пропадет. Куда же тут их оставишь. В другое время она бы сказала ему все, что о нем думает. Но здесь было так напряженно тихо, что казалось невозможно эту тишину нарушить.
Так они и застыли – как на стоп-кадре: она сидит, он стоит в двух метрах, смотрят они в противоположные стороны. В кино бы это означало, что люди далеки друг от друга. Но здесь было не кино, а тягостное и неопределенное ожидание.
Когда через два часа вышел доктор и посоветовал родителям ехать домой, они смогли наконец заговорить.
Операция закончилась.
Кристи повезли в интенсивную палату, будут наблюдать. Оказалось,
Воздух на улице был уже совсем весенний. Солнце давно зашло, но оставило следы на всем вокруг. Вдруг стало так свежо и радостно на душе – мама поняла, что опасности никакой больше нет, можно собирать чемодан на курорт. Отъезд планировался через пару недель и оставалось время еще кое-что купить, постирать и погладить. Двадцать четыре дня в санатории – это прекрасная возможность отдохнуть и отвлечься.
Доктору Иванову отвлечься было сложнее. В седьмом часу вечера он уже собирался домой, когда по скорой привезли новую пациентку. Пол женский, 15 лет, острая боль, сознание спутанное, давление стремится к нулю. Сразу повезли в операционную. Иванову пришлось опять переодеваться и вызывать операционную бригаду. Операция была срочная и такая нетипичная, что он уже второй час сидел, пил крепкий черный чай, курил и думал, что же ему записать в журнал. Оперировали под местной анестезией. Сначала все шло по плану, но на двадцатой минуте пациентка вдруг начала кричать, что на нее падает лампа, но это выглядело как легкая медикаментозная галлюцинация. Но потом девочка вдруг широко открыла глаза и сказала, что она ничего не видит, только яркий белый свет, который заполняет все. Затем она стала говорить, что отчетливо видит свою маму, что она сейчас за окном – ходит по двору больницы. На эти ее слова тоже не особо обратили внимания, но потом она вдруг поймала за рукав операционную сестру и прошептала ей что-то от чего та отшатнулась и на какое-то мгновение застыла. (Не забыть расспросить сестру – пометил себе в журнале хирург Иванов – что такое она могла услышать?)
Родители девочки показались Иванову совсем обычными – довольно молодые, испуганные, не сильно разговорчивые. Когда он вышел из операционной, они были сразу за дверью в пустом коридоре. Часто родители становятся невыносимыми – по полчаса держат, пока не выяснят все подробности. Эти не стали ни о чем расспрашивать – с облегчением вздохнули, когда он сказал, что все прошло благополучно – и не вдавались в подробности операции. Заспешили к выходу. Мужчина доставал из кармана смятую пачку сигарет, женщина застегивала пальто. Они попрощались и были уже в дверях, когда доктор Иванов вспомнил:
– Скажите, а вы находились здесь во время операции? – спросил он, не обращаясь ни к кому.
– Я был здесь, – ответил отец девочки, – даже курить не мог. Что же за напасть такая?
– А я была во дворе. Здесь у вас так душно, там под освещенными окнами истоптала весь снег, или там не было никакого снега…
Уже пора было уходить домой, но Иванов все сидел, курил и думал, что бы могло быть такое с этой девочкой – ведь причину ее приступов врачи пока так и не нашли.
Наутро собрали консилиум.
Вызвали профессора с медицинской кафедры.
Кристину осматривали, проверяли на каких-то аппаратах, брали анализы и задавали бесконечные вопросы.
Ей уже было все равно.
Когда доктор интересовался, не надо ли ей добавить обезболивающего, ведь первые дни после операции могут бывают самыми болезненными, она даже не вполне понимала, что такое он имеет в виду. После этой операции ей стало казаться, что у нее совсем нет тела. То есть у нее, конечно, по-прежнему, были руки-ноги, она даже могла двигаться. Но все как будто онемело, отделилось от нее и принадлежало кому-то другому. Ей даже странно было представить, что еще пару месяцев назад она могла танцевать.