Воля дороже свободы
Шрифт:
Петер дёрнул головой, указывая на Ката.
– Повезло – не то слово, – буркнул тот.
– Ишь ты, всё «сударь» да «сударыня», – подняла брови Ада. – Какой вежливый молодой человек! Ты проходил уже испытания? Получил гражданство?
– Н-нет, – помедлив, отозвался Петер, – не получил.
Кат стянул перчатки, бросил их на полку и принялся расстёгивать плащ. Да, мальчишка и вправду был очень вежливый. «Пятнадцать лет? – мелькнула мысль. – А так и не скажешь. Крупный пацан-то. Видать, хорошо ему там жилось в этом его приюте… Впрочем, неважно.
Ада вдруг качнулась всем телом. Подсвечник в руке повело вбок, воск окропил полы. Кат прянул к Аде, подхватил под локти, но она уже стояла ровно и снова улыбалась:
– Ничего, ничего…
– Может, пора уже? – негромко спросил Кат, но она отмахнулась:
– Сперва надо гостя накормить. Идём, Петер. Ты ведь голодный, да?
Тот с чувством кивнул. Потом, спохватившись, шаркнул разбитым ботинком:
– Благодарю вас.
Они пошли на кухню. Кат с неохотой шагал позади, глядя, как Ада ведёт мальчика, положив ему руку на плечо – естественным, почти материнским жестом.
– Так где же твой приют? – спросила она рассеянно. – Надо бы вызвать городовых. На вас напали бандиты, я верно поняла?
– Приют очень далеко, сударыня, – Петер замялся и добавил тише: – В другом… другом месте.
– Не в слободке? Стало быть, долго сюда добирался?
Тот снова кивнул – на этот раз как-то неуверенно, будто кивок означал не «да», а что-то вроде «да, но…»
Кат споткнулся о торчавшую горбом паркетину и беззвучно выругался.
На кухне было немногим теплей, чем в зале. Ада, войдя, сразу опустилась на стул – резко, будто поскользнулась и не удержала равновесия. Подсвечник она пристроила на край стола, застланного скатертью, видавшей не одну сотню стирок.
– Дёма, – попросила Ада севшим голосом, – если тебя не затруднит, там в буфете пирог.
Буфет слепо блеснул стёклами. Кат достал блюдо с пирогом, поставил на стол и нарезал складным ножом три ломтя. Один ломоть получился меньше двух других, раскрошился, часть начинки просыпалась на скатерть. Пирог был с капустой.
Петер протянул руку – грязную, со ссадиной на тыльной стороне – но тут же отдёрнул.
– А вы?
Ада покачала головой. У неё едва заметно дрожали губы.
– Я поужинала.
Мальчик посмотрел на Ката.
– Ешь, – проронил тот.
Петер поддёрнул рукава (куртка была, как и всё прочее на нём, с чужого плеча) и, взяв меньший ломоть, принялся за еду. Он старался откусывать понемногу и жевать как можно дольше, чинно, по-взрослому. Но уже на половине куска не выдержал, вгрызся в капустную сердцевину и так заработал челюстями, что задвигались в такт уши. На некоторое время за столом воцарилось молчание – только потрескивали свечи, да слышалось из последних сил сдерживаемое чавканье.
Кат стоял, прислонясь к буфету, скрестив руки на груди. Прямо перед ним c потолка свисала на шнуре лампа, не зажжённая из соображений экономии. Кат был очень высок (можно даже сказать – огромен), и лампа приходилась точно
Петер тем временем расправился со вторым ломтем пирога и смущённо поглядел на Аду. Та бледно улыбнулась, кивнула. Мальчик снова потянулся к блюду.
– Дёма, можешь молока налить? – попросила Ада. – В леднике.
Ледник ютился в углу, под окном. Кат отделился от буфета, обогнул стол и достал из посудного шкафа чашку. Склонился над низеньким ящиком с тонкими коваными ножками. Открыл. Ледник работал вполсилы, но молоко в запотевшем кувшине оказалось свежим, словно с утра надоенным. Впрочем, любая еда в этом доме не портилась неделями. Дом вообще был непростой.
Кат налил молока и поставил кружку перед Петером.
– Спасибо большое, – сказал Петер. Он взял кружку обеими руками и надолго к ней приник. Пил, закрыв глаза: подрагивали пушистые ресницы, на голове стояла хохолком белобрысая прядь.
«И впрямь совсем ещё ребёнок, – Кат провёл по лбу рукой, будто снимая налипшую паутину. – Вот паскудство. Кила, гад, кого ты мне привёл?»
– Ну что, Петер, – сказала Ада, – наверное, спать хочешь? Устал с дороги?
– Устал немного, сударыня, – согласился Петер. – Но силы ещё есть. Вижу, у вас лампа не работает. Могу поделиться и зарядить…
– Нет! – сказала Ада в голос. Петер посмотрел на неё с удивлением, а она смущённо рассмеялась и повторила уже тише: – Нет, не нужно. Лучше расскажи про этот свой приют. И как вышло, что у тебя такое странное имя. Даже не урманское, а… Будто с другого света.
Петер повертел опустевшую кружку между грязными ладонями и убрал руки под стол.
– Я, видите ли, действительно с другого света, – сказал он.
– Да что ты? – Ада наклонила голову.
Она опять улыбалась, всё той же неяркой улыбкой, по которой никто не смог бы определить, весело ей на самом деле, или это тень какого-то другого чувства. Никто, кроме Ката; он точно знал, отчего улыбается Ада.
От голода.
Петер поднял на неё взгляд. Было видно, что ему очень не хочется раскрывать свой секрет, потому что кто-то – учитель или просто опытный, умный человек – посоветовал поменьше болтать с посторонними людьми. И вот теперь несчастный Петер никак не мог решить, можно ли считать посторонними тех, кто приютил его на ночь глядя, накормил капустным пирогом и собирается уложить спать.
«Впрочем, – снова подумал Кат, – это неважно. Или вот-вот станет неважно. Почти ребёнок, чтоб меня. Там, на улице, не разглядел. Да и кто бы разглядел – во всех этих лохмотьях, с грязной рожей. Думал, ему лет… Не знаю, восемнадцать? Двадцать? Хотя какая разница».
– Я мироходец, – сказал Петер.
«Ни хрена ж себе», – пронеслось в голове у Ката.
Ада моргнула, губы дрогнули. Она подалась вперёд, грудью налегая на край стола:
– Серьёзно? Такой редкий дар! Умеешь путешествовать между планетами?