Воля дороже свободы
Шрифт:
– Хватит, – сказал он Петеру, остановившись. – Доставай мешок с песком…
Что-то ударило снизу, в ступни. Ката подбросило, как на трамплине. Он кубарем полетел вперёд. Еле успел подставить руки, кувырнулся по инерции через голову. Зашиб затылок.
Поднялся, оглушённый, вслепую шаря перед собой скрюченными пальцами.
«Убью», – подумал неприцельно, но решительно. В ушах звенело от удара.
Но убивать никого не пришлось.
На том месте, где только что стоял Кат, почва лопнула, точно гнилое яблоко. Расталкивая плечами глинистые
В тот же момент земля вздрогнула, заходила ходуном. Кат пошатнулся, опустился на корточки, упёрся кулаком, чтобы не упасть вновь. Нашёл взглядом Петера: тот стоял рядом на четвереньках, хватаясь за редкую колючую траву и тараща осоловелые от страха глаза.
Кругом шла работа. Грохотали взрывы, вспучивались одна за другой гигантские кротовины, выпуская на поверхность новых и новых чудовищ. Кроты вылезали из-под земли и шли к ловушке. К Фьолу. Окружали, стягивались в сплошную стену мускулистой плоти, смердящей, источающей недоверие и злость. Воздух полнился фырканьем, бормотанием, отрывистыми возгласами. Не требовалось знать язык, чтобы понять: возгласы были бранью. Может быть, даже матерной.
«Хреновые дела, – подумал Кат. – Надо уходить». Голова всё ещё гудела от удара, мысли путались.
Последним присоединился к кротовьему сборищу матёрый самец. Рявкнул, чтобы дали дорогу – похоже, он тут был за вожака. Вразвалку, играя чешуйчатыми лопатками, протолкался вглубь.
Кат не видел, что происходило дальше. Только слышал.
Вот истерично визжит Фьол: что-то требует, приказывает. Кажется, даже угрожает.
Вот ответ вожака: раскатистый рык. Гневный. Обвиняющий.
Крики Фьола: знакомая Кату, успевшая набить оскомину смесь бахвальства и презрения.
Общий кротовий гам, в котором тонет голос старика. Возмущение. Злоба. Страх?
Длинный, сложный, с переливами вой. Вожак.
И – свалка. Живая стена приходит в движение, мелькают когти, кто-то становится на дыбы, кто-то прыгает по чужим спинам, чтобы ввинтиться сверху.
Кажется, ещё один крик Фьола. Короткий, отчаянный.
Последний.
«Конец мудаку червивому, – Кат поднялся на ноги. – Туда ему и дорога».
– Уходим, живо, – бросил он Петеру.
Тот сощурился, вглядываясь в яростную неразбериху. Ахнул:
– Убили! И ловушку ломают, кажется…
– Уходим, – повторил Кат, взял Петера за шкирку и, придав ему вертикальное положение, подтолкнул в спину.
Они побежали прочь от кротовьей кучи-малы, туда, где над деревьями виднелся серый купол башни. Позади слышался рёв и вой чудовищ, к которому примешивались гулкие, со стальным звоном удары. «А ведь и правда ломают, полудурки», – подумал Кат.
Бежать было трудно, под ноги лезли поваленные деревья, корни, пеньки. Башня приближалась медленно, неохотно.
Вдруг сзади хлопнуло, точно кто-то надул огромный бумажный кулёк и ахнул по нему великанской ладонью.
Затем все дружно смолкли, будто бы одновременно подавившись языками.
А через несколько секунд земля загудела от многоногого топота.
Обернувшись, Кат увидел, что их с Петером нагоняет живая лавина. Кроты бежали организованно и быстро, разом выбрасывая передние лапы и синхронно отталкиваясь задними. Как хорошо дрессированные кони на представлении. Как автоматы, настроенные ловким механиком.
Рядом вскрикнул Петер.
Кат наддал ходу. Рюкзак снова молотил по спине, и снова не хватало времени его скинуть. Вход в башню был близок, манил ступенями, проступавшими из затхлой черноты. «Только бы лестница уцелела, – мысли скакали в голове, словно горошины в погремушке. – Только бы забраться повыше…»
Кат влетел под ущербную арку, взбежал по ступеням, каждый миг ожидая, что древний бетон провалится, и они с Петером рухнут вниз, прямо под ноги кротам. Повезло: винтовая, закрученная улиткой лестница привела к ровной площадке. Повезло лишь отчасти: площадка обрывалась ломаным, щетинистым от арматуры краем, и дальше уже никакой лестницы не было. Они оказались в западне, единственный путь из которой вёл обратно, в лапы преследователей. Сквозь проломы в стенах виднелись скудные кроны деревьев, прыжок с такой высоты означал бы смерть.
Снизу донёсся треск, что-то посыпалось, загрохотало.
Кроты заревели в унисон. Башня задрожала от ударов.
Тяжело дыша, Кат шагнул к черневшему в центре проёму и посмотрел вниз. Там царил хаос: пытаясь настигнуть беглецов, могучие твари обрушили нижнюю часть лестницы и теперь бесились, разнося ветхие стены.
«Авось успеем уйти, – дыхание никак не выравнивалось, – покуда они тут всё не развалили».
– Цепляйся, – велел он Петеру. Тот послушно ухватился за плечо, и Кат начал считать вслух.
– Один, два, три, – говорил он, плотно сомкнув веки и пытаясь не обращать внимания на звуки внизу. – Четыре, пять, шесть…
Бу-ум!
Бум! Бум!
Башня словно бы вздохнула всем корпусом. Пол ощутимо накренился.
– Взрывают! – крикнул Петер. – Цоколь взрывают!
– Двенадцать, тринадцать, четырнадцать, – продолжал Кат сквозь зубы. – Пятнадцать, шестнадцать…
«Не успеть, – стучало в голове. – Не успеть. Попробовать сейчас? В жизни не выходило без счёта…»
Тут кроты заорали так, что Кат подпрыгнул на месте. Это был оглушительный, разноголосый крик, крик отчаянной боли и отчаянного бешенства. Затем посыпались взрывы – торопливой, беспорядочной очередью. Кат попытался наспех представить солнце, пустыню, кусты песчаного винограда. Зажмурился изо всех сил, до разноцветных пятен. Ничего не выходило. Он просто оставался там, где и был: на чужой планете, в дырявой бетонной коробке, готовой вот-вот рассыпаться на куски, с мальчишкой, вцепившимся в рукав…