Воля павших
Шрифт:
– Благо, напомнил про еду, – пробормотала Бранка, снова нагибаясь за «сидором». – Порыщем давай, что тут, в этой норе, из еды найдется.
– Здесь?! – Олег невольно передернулся. – Да ты что?! Это же. людоеды!
– А вот. – Бранка ловким пинком отбросила крышку ранее почти невидимого ларя в углу, устроенного так же, как тот, в который ее бросили. – Вот и картошка, и морква… А вот сухари. Иди, нагружай, а я крошно подержу.
– Вещмешок? – переспросил Олег, подходя. – Рюкзак, ранец?
– Крошно, – Бранка тряхнула мешком. – Вообще крошно
– У вас тоже? – удивился Олег, садясь на корточки и нагребая не очень крупную, но крепкую прошлогоднюю картошку. – Не такую музыку слушаете, и все заморочки у вас чумовые?
Он нарочно пустил в ход жаргон, которым обычно, чтобы не унижать себя, не пользовался. Смысл Бранка уловила и, ловко отправив в крошно мешок с чем-то угловатым – сухарями, наверное – сказала:
– Жил давно князь Вящеслав, при котором первые города выстроили. Может, тысяча лет тому прошла, может – больше… Прежде как умирать, велел Вящеслав вырезать по камню надпись плача своего по делам тем, которые не задались в его жизни. Камень Вящеславов до сих пор стоит – знаешь, что первым там написано?
– Догадываюсь. – Олега разобрал смех. – Эта молодежь растленна до глубины души. Молодые люди злокозненны и нерадивы. Никогда они не будут походить на молодежь прежних времен и не сумеют сохранить того, что мы им оставим. [10]
10
Олег цитирует надпись времен Древневавилонского царства – 3 тыс. лет до н. э. примерно.
– Ясно, – понимающе ответила Бранка, – как небо в хороший день. «Горе старости моей! Нет в молодых почтения и вежества. Я им говорил: „Иди!" – и шли в корчму. Им говорил: „Думай!" – и думали о серебре. Кому оставлю сделанное и кровью политое?» Это мой дед часто повторяет. А прадед мне было сказал тишком да со смехом, как в прошлое время он деда-то лозой сек и говорил: «Не гуляй, не гуляй!»
– У тебя и прадед жив? – спросил Олег, вертя в руках репку.
– За сотню перевалило давно, – беззаботно ответила Бранка. – Думал было помирать, да не собрался – живет все.
Эти слова слегка покоробили Олега. Бросив репку обратно, он поинтересовался:
– А отец и мать?
– Отец сгинул. – Бранка отвернулась. И замолчала.
Олег тоже молча перебирал овощи. Ему вдруг стало очень плохо – подумалось, что для родителей он тоже сейчас «сгинул» – и как они там?..
– Меньше думай, – послышался голос Бранки, и мальчишка, вскинув голову, увидел ее сочувственные глаза. – Тебе у нас плохо не будет, право. А там и домой вернешься. Человек все может, коли сильно захочет. А много будешь о том думать – недолго и ума лишиться.
– Спасибо, – заставил себя усмехнуться Олег. И под руку ему попала банка. – Это… консервы?
– Они, – подтвердила Бранка, и Олег уже не удивился,
Она запустила руки в картошку, достала еще две банки. Они были высокие, цилиндрические, по килограмму, не меньше, каждая, из серебристого металла с многоцветным рисунком, нанесенным прямо на него – на белоснежной скатерти дымились обложенные зеленью куски мяса, красиво сервированные на шестиугольной тарелке. Ниже шла надпись из штрихов и точек.
– Ты понимаешь, что написано? – поинтересовался Олег.
Бранка неуверенно кивнула, водя пальцем по строчкам, прочла:
– Свэс биуд. Стиер ун лаур. Кейнон ана милн… Это значит – ну… домашняя еда. Говядина с луком, разогреть… А вот, на крышке – драган ворн, потянуть кольцо. Чтоб открылась, в смысле… Это хорошо, что они нам попались. Брать можно без опаски, а хватит на несколько дней…
– А далеко до ваших мест? – задал Олег давно мучивший его вопрос.
– Дней пять. – Бранка смерила Олега взглядом и поправилась: – Седмица.
– Можешь на меня так не смотреть, – слегка обиженно ответил Олег. – Пойдем на равных. Увидишь. И крошно я понесу. Как мужчина.
Бранка вдруг звонко рассмеялась – сейчас ее смех совсем не походил на тот, каким она смеялась, увидев трупы врагов.
– Благо тебе! – выдохнула она сквозь смех. – Не держи обиду, Вольг. Ты сейчас был похож на Гоймира. Так похож!.. – И она снова залилась.
Олег невольно улыбнулся, потом засмеялся тоже.
– Кто такой Гоймир? – спросил он сквозь смех.
– Вы с ним ровесники, – ответила Бранка. – Ты повстречаешься с ним, когда дойдем.
«Он твой парень?» – хотел спросить Олег. И эту мысль перебила другая – он чутьем понял, что слово «когда» Бранка употребила не в смысле времени. А как синоним слова «если».
Кроссовки Олега окончательно развалились днем, когда Бранка объявила привал. Именно в этот самый момент Олег почувствовал, что идет босиком и шлепнулся на траву под крепкий граб с серебристой трещиноватой корой. Он честно нес крошно (кстати, не так уж и тяжело, туристские рюкзаки были куда как тяжелее) и не отставал от девчонки, хотя это оказалось очень трудно. Бранка была легка на ногу – впервые в жизни Олег увидел человека, который шел по лесу быстро и совершенно бесшумно – словно плыл над землей.
Бранка присела рядом – разведя колени и свесив между них руки, на корточках. Ее лицо стало озабоченным.
– Развалились.
– Угу, – буркнул Олег, рассматривая остатки своих кроссовок.
– Нельзя по лесу в шитых ходить, – просветила его девчонка.
– Нельзя… Как я дальше-то пойду? – Олегу не хотелось казаться перед Бранкой нытиком, но он и в самом деле ощущал досаду – острую, почти до слез. – Босиком я не смогу, не умею я!
– Давай я тебе свои отдам, – предложила Бранка без насмешки.