Воля вольная
Шрифт:
— Если, как Сергей Сергеич обещал, пришлют конкретных ребят — наше счастье. Им только намекни, сказать, что левой икры больше тонны, даже сказать, что три тонны было в тех машинах, — обрадовалась мамочка, — они свидетелей из-под земли достанут.
— Откупится, мам, я думаю, у него денег куры не клюют. — Анатолий Семеныч безразлично к мамочкиным измышлениям крепко и долго зевнул.
— Ты что, Толик?
— Я-я, ма-а-ммо-чка, — зевнул супруг еще шире, — готов.
И выпив по два мезима, сладко поругивая друг друга за полные желудки, Гнидюки пошли спать. Анатолий долго не мог уснуть и все думал с благодарностью о своей умной и верной жене. Вспоминал даже молодость нечаянно, когда она худенькая, пугливая
Гнидюк вспомнил о днях молодости исключительно просто так, из сентиментальной приятности, вообще же он имел одно отличное свойство никогда не оборачиваться назад, и не заглядывать вперед. И поэтому всегда спал спокойно. Как йог.
Семихватский, получив от Тихого жесткое указание не лезть, такое жесткое, какого он никак не ожидал, уехал в тайгу за икрой. Ее еще немало было заныкано на дальних речках, а областные и даже московские коммерсы брали по неплохим ценам. И вообще, время было живое — японская плавбаза и несколько небольших корейцев маячили на горизонте второй месяц. Все приперлись за «красным золотом», думал капитан Семихватский, но главное — он на сто процентов был уверен, что у Тихого без него ничего не получится, и даже лучше было уехать ему сейчас — пусть «батяня» сам попробует Кобяком порулить. Секретаршу с собой забрал — Оля взяла больничный — и Тихого позлить, и сгодится толстуха в лесу. «Рыбы не будет — тебя сожрем, Олька!» — скалился, подсаживая под мягкое место на вездеход.
Тихий еще и потому сидел у себя в кабинете, что ждал новостей. Казалось, тут эти новости его быстрее найдут и можно будет что-то уже сдвинуть с места. Кобяк мог связаться по рации с кем-то из мужиков, а тот поехал бы в управление искать подполковника. Тихо было, внизу у дежурного негромко работал телевизор.
Подполковник глядел во тьму окна, и виделась ему его работа на новом месте. Юг, тепло. Он представлял себе не местных, но других людей, нежных и нарядных. Одетые по-летнему, они что-то обсуждали, тыча пальцами в красивые витрины, выходили с покупками из магазинов и шли в рестораны, откуда пахло шашлыками… и среди этих нарядных людей снова Кобяк возникал в кирзовых сапогах, самовязаном свитере и с карабином, хмуро и уперто глядящий на него. Тихий постукивал бычачьим кулаком по столешнице, иногда шумно вздыхал и сам себя видел таким же нелепым в тех теплых краях.
Телефон зазвонил. Вздрогнул внутренне, нахмурился, снимая трубку.
— Здравия желаю, Александр Михалыч. — Голос начальника ФСБ Авдеева.
— Здорово, Николай Николаич. — Тихий напряженно ждал, что тот скажет, но Авдеев, загадочно помолчав, предложил встретиться.
Через десять минут он уже садился в машину Тихого.
Майор ФСБ Николай Авдеев был младше Тихого лет на десять, не местный, родом из курортной Анапы. Среднего роста, крепкий, круглолицый, говорил скороговоркой и с южным акцентом.
В поселок его перевели недавно, с весны, и он не особенно еще знал местные условия, но при многих делах уже состоял. С Семихватским они время от времени встречались и «регулировали» вопросы.
Авдеев как сел в машину, сразу взял быка за рога:
— Короче так, Михалыч, все попалились! — Он никогда не называл так подполковника. От него сильно несло водкой.
Тихий ехал небыстро и молча, брови сводил и кряхтел время от времени.
— Ты чего молчишь, я тебе говорю, майор очень конкретно стучит, ты не понял! — Авдеев сидел, сложа руки на груди и глядя вперед. Говорил громко, отрывисто, невпопад тряся головой.
Александр Михалыч только глаза на него косил.
— Знаю
— Ну-у, — Авдеев продолжал держать скрещенные руки и глядеть вперед, — и какие решения будут?
Тихий молчал. Ему крайне не нравился ни этот разговор, ни сам майор, который ужрался и хочет «решать чужие проблемы». Но, видно, знал он что-то такое про Тихого, что говорил с ним так нагло.
— Ты не понял, Михалыч, он не просто, он в Москву стучит. Скорее всего, рыбники подсуетились. Там как-то так сложилось — я не знаю, — он опять пьяно тряхнул головой, — до самого-самого верха дошло. Бардак, мятеж, неповиновение властям, бунт из-за рыбы! — Он прямо над собой, поднял вверх указательный палец, как будто засунул его куда-то: — Там же от таких слов ссутся! — И он заржал всем своим круглым лицом.
— Да ладно… — Тихий подъехал к невысокому обрыву Рыбной, замер на секунду, потом вывернул руль влево, спустился вниз и встал фарами на бегущую воду.
— Нет, ты не понял. До самого, — Авдеев опять ткнул палец в потолок машины, — до самого-самого верха! Понял теперь?!
— Рыбникам-то оно зачем?
— Как зачем? Им обострять надо, чтобы ОМОНом придавили мужиков и чтобы все осталось как есть. Не дай Бог, если начнут играть в демократию, искать место, откуда проблема выросла, дойдут до лицензий на рыбалку, до квот. Кто и как их распределяет… Врубаешься? Их по всей стране распределяют, Александр Михалыч, ты что! Это ж сколько бабла! Подумать страшно! Короче, опера сюда из центра будут с «тяжелыми» [12] … — Авдеев сказал это и как будто протрезвел.
12
Тяжелые — силовая поддержка оперативников ОМОНом или СОБРом. (Милицейский жаргон)
— Мне никто…
— Я знаю. Будут, Александр Михалыч, будут. Уже летят. Завтра должны быть к вечеру. — И он опять задумался и чесанул рукой короткий ежик волос.
— Ну, сука, подонок… — хрустнул челюстью Тихий.
— Это точно, но его сейчас нельзя трогать… И выговорешник с него ты снял бы! Он тебе сейчас ни к чему, подумай лучше, как все в свою пользу выкрутить.
Тихий, недоумевая, поглядел на Авдеева.
— Надо тебе Гнидюка подставлять. Отправь его в тайгу за Кобяком. И ребят дай таких, чтобы дурака включили по полной программе. Короче, только чтоб его приказаний слушались. Он там дня не выдержит — по телефону тебе рапорт продиктует. Прямо из зимнего леса. — И Авдеев опять заржал.
Тихий тер небритую щеку. У него самого в голове была такая мстительная мысль.
— Ладно, подумаю. У тебя-то чего?
— У меня нормально. У тебя бухнуть ничего нет? — спросил Авдеев неожиданно просительным голосом.
— Нету… Чего гуляешь-то?
— Такая маза нарисовалась, Александр Михалыч… Так одни ребятишки прокололись… — Взгляд его стал кошачьим, он довольно, даже счастливо замахал руками перед собой. — Полный пинцет!
Помолчали. Авдеев продолжал думать о своем сладком дельце. Потом как будто вспомнил, где он, и спросил с явным дружелюбным желаньем помочь:
— С Кобяком что думаешь?
— Не знаю, надо, чтоб уазик восстановил…
Авдеев развернулся всем корпусом и замер, пытаясь рассмотреть в темноте лицо Тихого.
— Ты что, спятил?! Сажать надо! Или валить при задержании…
— За что его сажать? — Михалыч говорил тихо и веско. — Едет мужик из тайги, никого не трогает, тут — машина среди дороги, он по тормозам, сдает назад, чтобы объехать… И тут этот мудак с пистолетом! Кинулся!
Тихий воспроизводил речь, которую много раз репетировал, как разговор с начальством. Авдеев молча его слушал. Тихий хотел продолжить, но по самой тишине понял, что не тому он все это говорит.