Волжское затмение
Шрифт:
Доктор тяжело махнул рукой, будто уронил её, ссутулился и зашагал впереди своего маленького отряда вниз по Большой Рождественской, к бывшему медпункту в подвале. Ходу тут было минут пять, и вскоре измотанные санитары обессилено попадали на лежаки и подстилки. Неутомимый Губин возился по хозяйству: засветил лампу и затопил во дворе жестяную печурку, чтобы вскипятить воды.
Он только успел спуститься по лестнице и кинуть в угол топор, как вдруг дверь позади него с грохотом распахнулась и в подвал всунулись двое гражданских с револьверами. Настороженно, со злобной подозрительностью,
– Что такое? Кто? – возмущённо крикнул доктор.
– Свои, свои, Сергей Саввич! – раздалось за их спинами, и вперёд вышел, сдержанно улыбаясь, красный командир Василий Каморин. – Живой… Здравствуй!
– Свои так не приходят… – проворчал доктор. – Ну да что с тебя взять… Здорово, Василий Андреич!
Хлопнули, слившись на миг воедино сухая, морщинистая рука доктора и жёсткая, широкая, со сбитыми пальцами ладонь Каморина. Дружески похлопав Губина выше локтя, Василий Андреевич беспокойно обвёл глазами подвал.
– Где? Где они, черти? – пробормотал он еле слышно и шагнул в тёмный угол.
Антон и Даша поднялись навстречу.
– Ну, здравствуйте, герои… Слава Богу, живы… – устало, как измотанная лошадь, вздохнул он, обнимая их одной охапкой. – Целы… А я уж думал… Болтали, будто накрыло вас при обстреле…
– Да нет, – слабо улыбнулась Даша. – Обошлось…
– Обошлось… – передразнил вдруг Каморин-старший. – Как ты? Как держишься-то ещё?
– Держусь вот, – снова улыбнулась Даша. – Антон помогает…
– А, знаем этого помощника… Ложись, ложись! Отдыхай… Вот тут в кульке перловка… Варёная уже, можно есть. Подкрепитесь. Сергей Саввич, давайте-ка сюда. Дело есть. Срочное. Так… А этот? – и Василий Андреевич беспокойно зыркнул в сторону Михалёва. Иван Гаврилыч вздрогнул и напрягся.
– Ничего. Свой. Можно… – махнул рукой Губин.
– Значит так, доктор. Мой к вам визит – тайна. Я тут хожу, посты свои осматриваю. Ясно?
– Так это ваши там в оцеплении стоят? – критически покачал головой Губин. – Что ж так, без оружия-то? Риск!
– А что сделаешь? – пожал плечами Каморин. – У белых кругом наблюдательные посты. На колокольнях, на чердаках… Везде скворцы ихние сидят. И чуть какая опасность… Ох, плохо тут будет. А вам нечего тут валандаться, идёмте на берег. Вы там нужны. В общем, собирайтесь. Приказывать вам не имею права. Но надеюсь на ваше благоразумие…
Повисла напряжённая пауза лёгкого замешательства. Слышалось лишь покашливание и вздохи.
– И гадкое же это слово – “благоразумие”… – глянула из-под насупленных бровей Даша. – Только теперь поняла… – и не выдержала, сорвался голосок, захлебнулся. Волнуется… Стеснительная она, Дашка. Робкая. Но чуткая, отзывчивая. Вот и переступает через себя, шумит, в бой бросается. А чего ей это стоит, только Антон и понимает. По голосу.
Василий
– Мы не можем уйти, отец. Ты же понимаешь. Там люди в подвалах… А завтра обстрел. Как мы их оставим? Это же подлость! – тихо, с нажимом и расстановкой, проговорил Антон.
Отец перевёл взгляд на сына, его бледные, сухие губы чуть шевельнулись, но и тут ни слова не сказал Василий Андреевич. Прищуренные, как от сильной головной боли, глаза его требовательно остановились на докторе.
– Я вижу, – хрипло начал он, – детям своим я не указ больше, – развёл руками и усмехнулся. – Гадости одни да подлости говорю. Ну-ну. А ты что скажешь, Сергей Саввич?
– Тут никто не указ, Вася, – вздохнул доктор. – Тут каждый для себя решает. Выросли они. А ты и не заметил… А я вот что скажу. Уйти сейчас не можем. Там остались люди. У нас завтра будет время до начала обстрела. С рассветом и выйдем. Когда завтра начнут стрелять?
Каморин, не отводя взгляда, пожал плечами.
– Не знаю, – с необъяснимым злорадством ответил он. – И никто не знает. Может, в полдень… А может, и прямо с утра. Так что думай сам, Сергей Саввич. Хорошо думай…
– Но это же… Но как же? А если людей не успеете вывести на ту сторону? А если… Да что ж у вас там, в штабах, одни идиоты сидят, что ли? – доктор широко развёл руками и хлопнул себя по бёдрам.
Василий Андреевич поглядел на него печально и долго.
– В штабах… – пробормотал он себе под самый нос, так, чтобы слышал только доктор. – В штабе хорошо, если знают, что под боком делается. А что подальше, так, пока доложат, сто раз всё переменится… Связи нет.
– Хороши вояки… – зло хмыкнул доктор. – Немудрено… – кашлянул в кулак и замолк. Не хотел, видно, обострять.
– Немудрено, – кивнув, еле слышно согласился Каморин. – И наших, ярославских там раз-два и обчёлся. Вот и понимай. Конечно, если вдруг чего начнётся, с того берега по этому стрелять не станут, пока тут люди. По центру бить будут. А вот из-за Волги и от Всполья могут всадить. Они ж там не видят… Да и не знают, небось. А люди… Ну, пересидят ещё один обстрел, плохо, но по-вашему ещё хуже может выйти. Так что, Сергей Саввич, хоть ты-то, старый, соображение имей…
– А я, Вася, имею соображение, – всё-таки не выдержал Губин, и его язвительный, клокочущий тенорок задребезжал под низкими сводами. – Я, Вася, тут, почитай, пятнадцатый день только и делаю, что соображаю, как людей от снарядов ваших уберечь, как помереть им не дать, а кто помер – тех схоронить… И, если там у вас никто на этот счёт соображать не хочет, так хоть ты мне не препятствуй. Ты, Вася, хоть раз был под шестидюймовыми снарядами? А в городе от них нет спасения. Ты ошмётки человеческие из-под развалин доставал? Видел, как у людей кишки горлом лезут? А вы ж ещё и химию обещали! И если мы, боясь за шкуру, хотя бы не попытаемся… Не простится нам это, негоже грех такой на себе оставлять… – и доктор безнадёжно покачал головой.