Воображаемые жизниСобрание сочинений. Том III
Шрифт:
Через год капитан Смит со своим отрядом стоял лагерем в лесу у реки. Была темная ночь. Всякий шум заглушался пронизывающим дождем. Вдруг до плеча капитана дотронулась Покахонтас. Она проникла одна через страшную лесную темь. Она прошептала, что отец хочет напасть на англичан и перебить их, когда они будут за ужином. Она умоляла его бежать, если он дорожит жизнью. Капитан Смит предлагал ей лент и стеклянных бус, но она, плача, отвечала, что не смеет. Потом, одна, убежала в лес.
В следующем году у колонистов возникло недовольство капитаном Смитом, и в 1609 году он отплыл в Англию. Там он написал несколько книг о Виргинии, где
Около 1612 года некий капитан Аргаль, отправившись завязать торговлю с Потомаками, которые и были народом короля Повхатана, случайно похитил принцессу Покахонтас и заключил ее на своем судне, как заложницу. Король, ее отец, был очень разгневан, но ее не возвратили.
Так она томилась в плену до того дня, пока один красивый дворянин, Джон Рольф, не полюбил ее и не женился на ней. Они повенчались в апреле 1613 года. Говорят, Покахонтас открыла свою любовь одному из ее братьев, приходившему ее навестить.
В июне 1616 года она прибыла в Англию, где множество людей из знатного круга стремились ее увидеть. Добрая королева Анна приняла ее ласково и велела выгравировать ее портрет.
Капитан Джон Смит, собиравшийся обратно в Виргинию, пришел к ней перед отплытием. Он с ней не видался с 1608 года. Ей было теперь двадцать два года. Когда он вошел, она отвернулась и закрыла лицо, не отвечая ни мужу, ни друзьям, и так оставалась одна два или три часа. Потом она позвала капитана.
Подняв на него глаза, она сказала: «Вы обещали Повхатану, что все ваше будет и его, и он поступит так же. Будучи чужеземцем на его родине, вы называли его отцом. Будучи чужеземкой на вашей родине, я буду звать вас так же».
Капитан Смит стал ссылаться на этикета, ибо она была дочерью короля. Она возразила: «Вы не побоялись прийти в страну моего отца и навели страх на него и на всех его людей, кроме меня. Неужели вы побоитесь, чтобы здесь я называла вас: мой отец? Я буду говорить вам: мой отец, и вы мне: мое дитя, и у нас будет всегда общая родина. Они мне сказали там, что вы умерли».
Она шепотом призналась Джону Смиту, что ее имя — Матоака. Индейцы, боясь, чтоб ею не завладели колдовством, сообщили иностранцам ложное имя Покахонтас.
Джон Смит уехал в Виргинию и больше не видел Матоаку. Она занемогла в Грэвзенде в начале следующего года, стада бледнеть и наконец умерла. Ей еще не было двадцати трех лет.
Портрет ее окружает следующая надпись: «Matoaca alias Rebecca, filia potentissimi principis Powhatani Imperatoris Virginiae» [9] . На Матоаке высокая пуховая шляпа с двумя нитями жемчуга, большой воротник из плотных кружев, в руках веер из перьев. У нее — худое лицо, выступающие скулы и большие кроткие глаза.
9
«Матоака, иначе Ребекка, дочь могущественного властителя Повхатана, императора Виргинии» (лат.).
СИРИЛЬ
Трагический поэт
Сириль Турнер родился от связи неизвестного бога с проституткой. Доказательство его божественного происхождения видят в том героическом безверии, под тяжестью которого он погиб. Мать передала ему инстинкт чувственности и бунта, страх смерти, дрожь сладострастия и ненависть к королям. От отца унаследовал он любовь к славе, гордую властность и радость созидания. Оба вместе дали ему любовь к ночи, красному свету и крови.
Какого числа он родился, неизвестно. Он появился на свет в черный день, в год Чумы. Никакой небесный промысл не бодрствовал над уличной женщиной, беременной от божества; тело ее покрылось чумными пятнами за нес-сколько дней до родов, и дверь ее маленького домика была отмечена красным крестом. Сириль Турнер увидел свет под звон колокола собирателя трупов, и как отец его исчез в небе, общем для богов так его мать в зеленой телеге стащили в яму, общую для людей.
Сообщают, был сумрак такой глубокий, что могильщик должен был освещать смоляным факелом вход в зачумленный дом.
Составитель другой хроники уверяет, что по туману на Темзе, омывавшей подножие дома, пошли багровые полосы и из глотки призывного колокола вырвался как бы голос кинокефала. Наконец, утверждают определенно, пылающая и яростная звезда появилась над треугольной крышей из закопченных досок, покоробившихся и плохо скрещенных, и новорожденный младенец показал ей кулак из окна, в то время как она качала над ним свои бесформенные огненные космы. Так вступил Сириль Турнер в обширное лоно Киммерийской ночи.
Невозможно установить, что он думал и делал до тридцати лет, каковы были знаки его тайной божественности и как он убедился в своем царственном призвании.
Темная устрашающая запись содержит перечень его богохульств. Он заявляет, что Моисей только жонглер и так называемый Гериот — более ловок, чем он. Первоисточник религии — держать людей в страхе. Христос больше заслуживал смерти, чем Варавва, хотя тот был вор и убийца. Если бы он, Турнер, замыслил основать новую религию, он построил бы ее по более совершенному и более удивительному методу. Новый Завет написан отвратительным стилем. У него, Турнера, столько же прав отбивать монету, как у английской королевы, и он знает некоего Пооло, заключенного в Ньюгете, очень искусного в смешивании металлов, при помощи которого он думает когда-нибудь чеканить золото с своим собственными изображением.
Какая-то набожная душа стерла на пергаменте утверждения еще более ужасные.
Все эти слова были собраны в хронике человеком простым. Но сами поступки Турнера показывают безверие еще более упорное. Его изображают одетым в длинное черное платье, с великолепной короной из двенадцати звезд, стоящим на небесном шаре и поднимающим правой рукою земной. Во время чумы и бурь он ходил ночью по улицам. Бледностью был он подобен освященному воску, и глаза его светились мягким блеском, как пламенеющей ладан. Некоторые утверждают, что на правом боку он имел знак в виде необычайной печати, но этого нельзя было проверить после его смерти, ибо никто не видал его останков.