Воображала
Шрифт:
Глава 8
Камера прослеживает её падение и продолжает показывать крупным планом перелистывающиеся по инерции страницы. Через некоторое время становится ясно, что инерция здесь ни при чём — в кадре появляется маленькая ладошка, придавив страницу на несколько секунд для детального изучения. Потом пальцы скользят вдоль текста вниз, страница перелистывается. Другая. Третья. Четвёртая. Страницы меняются, меняется формат и качество бумаги. Слышен шелест целлофана и хруст. На секунду страницу прижимают пластиковым стаканчиком с колой и толстой полосатой соломинкой.
Страницы продолжают мелькать, формулы и схемы начинают существовать отдельно от них, самостоятельно роятся в воздухе, возникают на стенах, на полу, путаются, слипаются, возникают снова. Их сменяют абстрактные рисунки из скрученных плоских лент. Ленты рвутся, путаются, свиваются в косички и спирали, распадаются на отдельные коротенькие ячейки или секции из нескольких ячеек. Их движения ускоряются, сливаясь в сплошное мелькание. Сквозь это мелькание осторожно и неслышно проходит Конти с подносом. На подносе кола, бутерброды и пакетики чипсов. Отодвинув ногой кучу пустых стаканчиков и упаковок, ставит поднос на пол рядом с белыми брюками Воображалы.
Воображала сидит среди кучи разбросанных книг и мусора, по-турецки поджав ноги и оперевшись локтями на верхнюю из книг, сложенных столбиком. Подбородок её лежит на стиснутых кулаках, брови нахмурены, глаза закрыты. Она грызёт ноготь на указательном пальце, на Конти не обращает внимания, скорее всего — просто не замечает. Конти выходит так же тихо, как и зашёл. Перед тем, как закрыть дверь, гасит свет.
Теперь светящиеся ленточки мелькают на тёмном фоне, обстановки почти не видно, так, смутно, силуэтом — Воображала. Ее голова опускается всё ниже, локоть правой руки соскальзывает с книги. Формулы и ленты продолжают мелькать, становятся тоньше, ярче, в их движении появляется ритм, зарождается музыка. Сначала смутная, еле уловимая, но постепенно звучание усиливается, и хаотичные дрожания лент упорядочиваются всё больше, синхронизируются, становятся похожими на танец. Музыка слышна громче и отчетливей, постепенно переходя из просто танцевальной в победный бравурный марш. Формулы органично склеиваются с лентами, образуя плетёнку длинного туннеля, камера, скользит по нему всё быстрее. Вдали появляется светлое пятнышко, оно разгорается, становится ярче и больше, музыка все громче, и усиливается звон. Камера вылетает на яркий свет — и всё обрывается.
Без всякого постепенного угасания, словно выключили прожектор.
*
Смена кадра
*
Сегодняшняя Воображала в белом халате у белой стены. Белая табличка на боксе. Красные цифры на ней — 13–26.
— Подождите! — кричит Воображала в затянутые белыми халатами спины. Говорит тише: — Я сделаю… Вот этого.
В дверях — лёгкое замешательство. Чей-то длинный свист. Врач проталкивается в палату, смотрит на табличку, спрашивает неуверенно:
— Думаешь?
Воображала отвечает безмятежно-горделивой улыбкой. Звучит уже знакомый бравурный марш, в нём явственно набирают силу фанфары.
*
Смена кадра
*
Крупным планом — лицо Воображалы. Улыбка напряжённая, на лицо сбоку падает свет, глаза льдисто прозрачные. Звуки марша удаляются,
Шапочка сделана из блестящего эластичного материала, закрывает уши и на лбу изгибается пингвиньим мысиком. Над этим мысиком светится золотом дубль-w, от ушей к затылку топорщатся золотистые же крылышки.
Камера отступает (или это сама Воображала делает шаг назад), в кадр попадают другие подробности её костюма — воротник, облегающий шею до самого подбородка и соединяющий шапочку с ярко-синим комбинезоном — блестящим и обтягивающим, словно вторая кожа. По плечам тянется золотая полоска. Когда Воображала поднимает руку, поправляя выбившуюся из-под шапочки непослушную прядку, видно, что такая же золотая полоска широкой манжетой охватывает её запястье.
Воображала косит из-под шапочки злым светлым глазом, говорит мрачно:
— Ладно, пошли…
Разворачивается, распахивает створки балкона. Шум толпы становится громче, переходит в восторженный рёв, когда она попадает в перекрестье направленных сверху прожекторов. Ярко вспыхивает золотая подкладка плаща и золотые сапоги-чулки до колен.
Воображалу заслоняет спина врача, выходящего на балкон следом, камера идёт вперёд, огибает их, разворачиваясь (панорамой — заполненная людьми площадь, разноцветные воздушные шарики, цветы, транспаранты), вновь разворачивается к ярко освещённому балкону. Но теперь уже — с расстояния и немного снизу.
Яркий контраст золотого света и чернильно-синих теней, вскинутые в приветствии руки, ослепительные улыбки. Врач — в строгом чёрно-белом, на шаг позади, триумф скромной гордости, словно у швейцара в Швейцарском банке. Воображала чуть впереди, в сине-золотом костюме супермена.
Камера приближается. Теперь видна нарочитость её позы — плечи и лицо напряжены, улыбка вблизи больше похожа на оскал. Губы чуть заметно шевелятся, она монотонно ругается свистящим шёпотом, продолжая отчаянно улыбаться:
— …модельера урыть мало!.. Превратили чёрт знает во что… Идиотизм… крылья эти дурацкие… Я им кто? Девочка из мюзик-холла?!
— Сделай им молнию, — шепчет Врач, не меняя торжественно-застывшего выражения лица.
— Молнию, да?! — шипит Воображала, яростно скашивая глаза в сторону Врача, — Ты думаешь, это так просто? Вот возьми и сделай, если такой умный! Знаешь, сколько она энергии жрёт?!
Слышно, как Врач фыркает:
— Раньше думать надо было, — и другим тоном, настойчиво. — Дай ты им молнию, не отстанут ведь!
— Молнию им… — шипит Воображала, сдаваясь. — Ладно уж…
Она закрывает глаза, улыбка становится почти естественной. Слышен треск, лицо (крупный план) освещается сверху пронзительно-голубыми всполохами. Треск усиливается, с шипеньем рассыпаются длинные искры. Восторженный рёв толпы, треск, шипение, злая улыбка Воображалы. Лицо очень бледное и почти страшное, то ли проступают шрамы, то ли просто мечутся неверные тени. Свет становится всё ярче, шум толпы нарастает, дробится, тембр его снижается, растягивается, переходит в самый низ регистра. Яркая вспышка.