Вопар

Чепенко Евгения

– Какую книжку?
– равнодушно поинтересовался Степанов.

– Про любовь.

– Это важно.

– Олежек, будешь юморить - Марине позвоню, - передразнила знаменитый на весь отдел тон его жены мама Аня, на что патологоанатом закатил глаза.

– Нервные все какие, - Степанов поднялся из-за стола Макса.
– Поеду к своим, они-то уж точно и выслушают, и поймут.

– Посмертно, - кинул другу вдогонку Ковалев.

– Зато молчат!
– откликнулся судмедэксперт из коридора.

– Девочка, вспомни еще что-нибудь. Любая мелочь, может глупость, только озвучь.

Маргарита вздохнула. Мама Афанасьевна туда же. Она и так вспомнила все, что могла,

даже тень свою на асфальте описала, точнее не свою, а той женщины. Неожиданно в голову пришла мысль.

– А может мне в квартирах мужчин побывать, ну, тех которых убили?

Пожилая одаренная ласково улыбнулась, и девушка вновь осознала, что ляпнула глупость. Выходило уже дважды за несколько минут. Досада начала забивать все иные эмоции, захотелось спрятать лицо в ладони, а лучше сразу провалиться. Сквозь землю - нет, а вот на первый этаж вполне приемлемо. Маргарита неосознанно потянулась к единственному человеку, который давал ей покой и уверенность с первой минуты знакомства.

На этот раз Ковалев почувствовал ее беспомощность в себе, словно это не она сейчас жаждала поддержки, а он. Чудаковатое ощущение, непривычное. Поразительно было и то, что в этом ее порыве Макс сам себя видел как некую непробиваемую стену, за которой всегда находишься в безопасности и за которой легко скрыться от всего мира. Впрочем, удивляться было некогда.

– Было бы отлично, если б не одно "но", Цветок. Вопар никогда не бывает в квартирах жертв, не садится к ним в машины, короче, не оставляет следов. Слишком осторожная.

Маргарита разозлилась, теперь кажется и ей хотелось отловить эту скотину.

– Ладно, останьтесь тут, я пойду насчет Кирилла выясню.

– Привет, неудачник!
– девчонка с размаху двинула его по спине ладонью, заставив поморщиться.

– Анна, - сердито одернул дочь иерей.

– Да, ничего, я привык. С ней будто с парнями общаться, - невозмутимо произнес Димка.
– Замашки те же, без преувеличения.

Девушка метнула в его сторону уничтожающий взгляд. Вот какого черта он вообще появился в ее и без того непростой жизни? Кажется, будто в насмешку, весь из себя спокойный и одинокий, отец его уважает, а за что? За то, что сирота? Как же она, его родная дочь? Как быть с той болью, что каждый день терпит она, как быть с тем, что она чувствует себя сиротой при живых родителях. Мама еще куда не шло, любит и понимает, помогает как может, но почему он, отец, не замечает ее, словно пустое место родная дочь, только поправляет, одергивает и учит. Хоть раз он сказал "люблю"? Нет. Хоть раз обнял?

Аня выдохнула, стараясь немного успокоиться. День ото дня живет с этими эмоциями, спрятавшись за стеной внутри себя самой. Ни один хваленый одаренный не был способен протянуть свои ручки-щупальца к ее душе, Димка в том числе. Стену она возвела давно и с годами лишь укрепляла. Аня сама толком не понимала отчего ей так важно получить подтверждение любви отца, отчего его холодность заставляет ее каждый раз сжиматься, теряться и злиться затем. Чем старше становилась, тем несговорчивей она была, слово "правила" нарочно старалась исключить из повседневного обихода, хотя бы отчасти, но особенно хреново стало тогда, когда отец принялся обучаться религиозным премудростям. Вера и гуманизм - влекли отца к чужим, но уж точно не к семье. Аня ненавидела его за это. Ненавидела она и Димку, но сильнее и как-то иначе.

Скрипнула зубами и для наглядности продемонстрировала парню средний палец.

– Я без того слышу твою ненависть, жесты и слова излишни, Анютик.

– Пошел на х...

– Анна!

Девушка осеклась и опустила голову. Ну, да, это тоже. Ненавидела себя за малодушие каждый раз, но каждый раз слыша разочарование в голосе Виктора, замолкала. Всегда жаждала перейти эту черту, но так ни разу до конца и не отважилась. Трусиха.

Дима уловил боль и разочарование, мимолетно, но все же... Удивленно взглянул на скрывшуюся за завесой черных волос девчонку, идущую рядом. Что это означало и как ей удалось так быстро избавиться от столь сильных эмоций? Вишневский искренне недоумевал, как он мог пропустить такое, оттого сделал то, что всегда считал верхом идиотизма и морального уродства, - проник в голову Анютика. Насколько же возросло его изумление, когда задуманное не удалось ни с первой попытки, ни со второй, ни с последующих. В этой неодаренной девчонке словно стена непробиваемая, за коей она прячет все то, что окружающим знать не положено. Ни на одном занятии не предупреждали, что обычные способны скрывать свои эмоции столь успешно, лазейка в их сознании всегда была, пусть даже самая небольшая. Димка решил порыскать по учебникам и конспектам еще раз, видимо, паршиво выучился, надо бы улучшить знания.

– Ладно, пап, я пошла, было приятно вас повидать двоих. Не скучайте, - и пока отец не вышел из себя девушка поспешно свернула на перекрестке направо и растворилась в толпе.

Виктор устало смотрел дочери вслед.

– Дим, скажи, ты знаешь ее эмоции?

– Нет. Только те, что на поверхности, - парень умолчал о своей попытке проникнуть в голову Анны, опасаясь осуждения в свой адрес. Иерей не поддерживал нарочное проникновение в человеческую душу без ведома хозяина. Димка и сам считал подобное поведение неподобающим.

Вообще, этика взаимодействия обычных и одаренных, начавшая зарождаться относительно недавно, - без того сложная штука, и само собой неустойчивость, незрелость ее укрепляется многочисленными открытыми спорами и лекциями светлых умов, публикациями в желтой прессе и прочими веяниями великой информационной свободы, что лишь подбивает людей принимать более агрессивную позицию в защите своей точки зрения на данный вопрос. Чего только стоит движение Морелля, журналиста, сумевшего в восьмидесятые собрать сотню единомышленников, в основном националистов, из Росии в том числе, доказывающих неполноценность особых, представляющих их как людей психически нездоровых, неспособных к мирному сосуществованию с обычными, к социализации. Сам Хенрик Морелль погиб в начале девяностых от банальной передозировки, однако наследие его живет и процветает поныне.

Дима вздохнул, проводив взглядом парня в кожаной куртке и высоких берцах с алыми шнурками - яркий представитель борьбы за чистоту человеческого рода. Хорошо одно, морелльцы - обычные и поймать на улице случайного особого им не по зубам, по крайней мере не всем. Хотя только недавно улегся скандал с их требованиями обязать одаренных носить красные ленты на одежде.

– Уроды, - не заметил как произнес вслух.

– Ты о ком?
– отец Алексей проследил за взглядом парня.
– А-а, понятно.

– Они ведь и девушек калечат.

– Знаю. Они вас боятся, Дим. Человеку страшно осознавать, что кто-то может проникнуть в его личное.

– Это не утешает.

– Я не утешаю, лишь объясняю.

– Ну, да. На что мне ответ не нужен вы знаете, а на что нужен - нет.

Виктор рассмеялся. Парень нахмурился, затем не выдержал и улыбнулся в ответ.

– Давно хотел спросить, - Дима лихо перепрыгнул через лужу, уступив сухой тротуар женщине с коляской, - а почему вы бороду отращиваете? Вам же можно бриться.