Вопль археоптерикса
Шрифт:
Потом оказалось, – сидел он в загородке этой и не понимал ничего. Бой видел, конечно. И ведь не боялся – думал только о том, как задание выполнить. Но учудил, решил, что бумажки из мешков вынимать – медленно получится, да и вывернул все упаковки себе под ноги, чтоб бросать быстрее.
Когда я ткнул пальцем вниз, он понял так, что листовки бросать пора. Распахнул дверь. А ветер подхватил весь наш бумажный груз и выбросил наружу одним залпом – и прямо Хенкелю в морду. Тот, понятно, от неожиданности в сторону рванул, – только что небо свободное, и вдруг
Я, когда о полете докладывал, сказал, что наградить надо бы француза за находчивость. Потом поболтали с ним, попросил местных переводить – в Баскских краях многие французский знали. Звали его Луи, папа с мамой в честь последнего короля Бурбона назвали, монархистами были, а сам он, несмотря на то, что Луи, в интербригады записался. Рассказывал он это с улыбкой, и глаза теплели, когда о родителях речь шла. Но больше мы с ним не летали, да и вообще долго не летали, у Юнкерса нашего карбюратор треснул, задело пулей. А где республиканцам новый карбюратор на немецкую машину найти? Так и стоял около летного поля.
А в сорок первом я уже старшего лейтенанта получил и летал на Ер-2. Собственно, вылетов на нем сделал тоже только три, и все обошлись без проблем. Получили задание, вырулил, поднял. Потом четыре часа до места, сбросили груз, и столько же – домой. Вся работа на штурмане – и курс держать, и бомбы бросать – все его. Однажды, уже возле цели, захватили нас прожекторы, повели. Высота шесть триста, жалко терять. Чем ниже, тем легче достанут, но – резко на крыло. Крен больше допустимого. С элеронов пошел свист, почти падаем, но от прожекторов ушли. Высота пять тысяч. Отбомбились и домой.
Назад лететь – совсем мелочь. Посадил, и с души камень – вернулись. Но не все возвращались.
А потом наш ЕР сгорел сам по себе. Стоял на дежурстве с полным боекомплектом, да и загорелся. Такое с ними бывало, даже особисты не очень усердно меня с механиком таскали – запросто халатность, а то еще и саботаж пропишут, или еще хуже – шпионскую деятельность углядят, дело известное. Но знали, что ЕР-ка не без врожденных проблем.
Пересели мы тогда на то, что было, на старый ДБ-3. Машина не современная, конечно, но и без детских болезней, на летном поле не загоралась. Однако и она долго не пролетала. Без нее меня уже в тыл отозвали, лендлизовские самолеты перегонял, и опять – на фронт, и опять – на ЕР. В общем, так уж сложилось, что у меня в полку самый длинный список освоенных бомбардировщиков…
Глава 3. Проша и Бомбовоз
«Приказано перейти в распоряжение, и приказано «без этих самых штучек», нравится тебе это или нет, приказ есть приказ!» – злился я, шагая к землянке. Пришлось позвать Алексея и отправиться-таки к новому начальнику. Нашли мы его возле кухни. Николай Семеныч, наш повар, махал половником над баком с гречневой кашей с тушенкой. Дух сытного мясного варева шел из кастрюли, лицо у Николая Семеновича было
На другом конце лавки восседал кот с обмороженными ушами. Кот этот был черный, облезлый и злющий. Звался Бомбовоз. Зверюга. Николай Семеныч его на таком пайке держал, что скоро морда треснет. А тот в ответ когтями по ногам лупил, когда повар мимо пробегал.
Уважал котяра только комэска. Мухалев каждый раз бесцеремонно брал его, трепал по огрызкам ушей, взвешивал на руке и говорил:
– Николай Семенович, думаю представить тебя к награде. Если Бомбовоза сбросить на головы противнику, урон будет как от тонной бомбы.
Сейчас Бомбовоз молчал, прижав уши и прищурив желтые глаза. Нехороший признак. Но и беседа с новым начальством в лице Прохорова вызывала во мне скуку. Я пробуксовал пару шагов из вредности. Кота за ухом почесал, на руки его взял. Чувствую, зря. Кот напружинился, когти мне под кожу всадил. И короткими очередями принялся издавать недовольные утробные звуки. Алексей в это время, естественно, вперед вылез:
– Товарищ начальник, разрешите доложить, капитан Данилин и старший лейтенант Морозов в ваше распоряжение прибыли. Сержант Климов прибудет завтра по причине нахождения в наряде. Ефрейтор Галюченко отбыл в распоряжение зампотылу.
Вот ведь, я этого Прохорова начальником в шутку называл, а теперь как накаркал. Между тем, уже было не ясно, кто из нас кого держал, кот – меня, вцепившись в руку и подрыгивая задними лапами, или я кота – за загривок, который сначала мирно почесывал, а теперь ухватил намертво. Шкурой прочувствовал, что идея почесать зверюшку, пока мой штурман с физиком беседовал, была на редкость неудачной. А вопли Бомбовоз издавал все напряженнее.
– Да бросьте, пожалуйста, вы эти формальности. Я ведь говорил, меня Прохором зовут, – приезжий мягко улыбнулся, посмотрел на меня: – Вы ведь Михаил Юрьевич?
Оказывается, уже и имя отчество известно, мое дело ему еще до приезда показали. А может, и всех командиров экипажей, много ли нас в эскадрилье дальних бомбардировщиков? Черт… котяра обхватил передними лапами руку, как опытный борец, поудобнее, значит, залег гад… Он мне начинал надоедать. Я оглянулся в поисках подходящего каземата для Бомбовоза.
– Так точно, Прохор Алексеевич, – бодро отвечаю.
Открываю стоявший на земле пустой бак, бросаю туда кота и накрываю крышкой. Все смотрят на меня.
– Ну не надо по отчеству. – Прохоров со своего насеста, снизу вверх, взглянул на нас, встал, неловко качнувшись на длинных ногах, подпертых лавкой. Уронил этот свой котелок и рассмеялся: – Нам ведь вместе работать.
Прохоров поднял котелок, подошел к баку с Бомбовозом и открыл крышку. Я так понял, что он вздумал животное спасти. Зря. Кот повис на нем и в два прыжка оказался на голове. Физик самую малость побледнел, погладил неуверенно Бомбовоза, получил лапой и растерянно рассмеялся, уставившись на красные полосы на руке.