Шрифт:
Пролог
Штурвал от себя до упора… круче, скорость больше. Мессер на хвосте, не отстает. Цель, вижу цель! Подавись, сбивай… но я все равно успею бомбы положить. Внизу, поперек поля, двойная колонна на грунтовке. Нет, нельзя задешево умирать. Так я эту двойную нитку пополам разрежу, снесу грузовик, повезет – два. Но тогда будет неравный счет – две таратайки за мою птицу. Развернуться, зайти второй раз – вдоль. Не успею, черт!
В глазах темно, усталость, руки чугуном налиты, ступни… Надо машину точно вести, а я в небесах витаю… надо с небес на землю, огненным градом… а перед глазами
Нет, рано жизнь рассматривать, надо еще успеть умереть достойно. Взгляд под ноги, вниз – готов ли? Там никого. Где штурман? Где кресло штурмана? Пули стучат по фюзеляжу. Окно трескается. Где штурман! Нет, я не на бомбере, я на штурмовике, на Илюшине…
Почему на незнакомой машине?.. Горит правое крыло… где, где здесь сброс бомб. К чертям сброс, я сам уже горящая бомба. Хорошо, что штурмовик одноместный – носом в землю лучше без экипажа. Но лучше не в землю, лучше в цель… Пальцы намертво на штурвале… почему он за головой?.. Вижу – ногти синеют, провожу ладонью по волосам – кровь… где шлемофон… Голос Галюченко… почему на Илюшине Галюченко! Двухместная машина, новая?
Поднимаю нос, проскакиваю над грузовиком, кажется, метр до него, не больше. А в кузове… в кузове – успеваю заметить – сено. Таран получился бы записной. Оглядываюсь – Мессер отстал, испугался гад, а я с крыла огонь сбил… вроде. Поднимаюсь чуть выше, еще выше, сто метров, двести, резкий правый крен и вниз, в атаку. Как учили – бомбы класть вдоль колонны, не промахнешься.
Пора! Сброс, да еще полить гадов свинцом из всех стволов. Отдача – две пушки, как ни крути – трясет машину. Иду на бреющем, качусь над дорогой – выпустить все, до последнего патрона… Левый ствол замолчал – в нем пусто, за ним замолчал и правый.
А тряска осталась, оборачиваюсь – хвоста нет, как в воздухе держусь, непонятно. Да и не держусь, падаю. Прыгать? Я же на бреющем. Все! Теперь точно все. Подруливаю элеронами, от судьбы не уйдешь… колонна справа метрах в ста, дотянуть и еще фейерверк немцам устроить.
Низко, не дотягиваю, машина опять трясется, в последний раз!
…Просыпаюсь, вцепившись пальцами в перекладину за головой. Окошко не черное – светает. Надо мной лицо Алексея, это он меня трясет. Видит, что я глаза открыл, и лицо разглаживается, ухмыляется. Машу рукой:
– Отвали, дай поспать.
Опять этот сон… чужой сон. Который снился мне много раз. Бред летчика с того Ил-2, умершего на соседней кровати.
Меня тогда зацепило совсем чуток, думал, перевяжут, да и все, а медицина сказала – в госпиталь, а то без руки останешься. Воспалилось что-то важное. А лейтенант со штурмовика уже лежал там, обгоревший, вместо лица – бинты и на руках бинты. То ли спал, то ли бредил, и все время одно и то же… «пикирую, скорость растет. Мессер на хвосте, не отстает. Цель, вижу цель!..», и так от начала и до конца, одно и то же.
Рассказывали, что он протаранил немецкую автоколонну во время контрнаступления. Как Гастелло. И выжил. Штурмовики вылетали после артобстрела, а следом сразу пехота, пехотинцы его и подобрали. Живого. Живого, но не надолго. Времени ему досталось как раз, чтобы историю своей смерти рассказать, мне и еще десятку соседей по палате. Но больше все-таки мне, я ведь летчик, не только слушаю,
Или нет, это я опять засыпать начал и про себя думаю. До пяти тонн это мы возим, Ил-2 – он полтонны, наверное, поднимает. Но это ладно, чего считаться. Зато они врага в лицо видят, на бреющем, метрах на двадцати атакуют, я так не умею… или, разве, во сне.
Вот так – лица того лейтенанта я не видел, под бинтами много не разглядишь, только слышал. И так слышал, что снится он мне, и будет, наверное, сниться всегда. Как и крик этой птицы, не совсем и птицы, слышный даже через металл фюзеляжа.
Глава 1. Приезд физика
Почему нас решили на это задание послать, догадываться не возьмусь. Да и ни к чему знать, главное, по цели отбомбиться и на базу вернуться. Эскадрилья дальней бомбардировочной авиации, три звена по три Ер-2, располагалась, как ей и положено, далеко за линией фронта. Были мы с экипажем на этот момент безлошадные. Машина в ремонте, мы – на подхвате. Вылеты шли, по большей части, в немецкий тыл, сегодня ни меня, ни Алексея Морозова, штурмана моего, в другой экипаж не поставили и выспались мы от души.
Дело шло к обеду. Жара не по сезону. Экипажи, отбомбившиеся ночью, до сих пор отсыпались. Остальные – при исполнении. Все как обычно, и хорошо, только ощущалась суета какая-то. На кухне с самого утра котлами гремели, будто гостей ждали. Порученец комэска Федин то выбегал из штабной землянки, то вбегал обратно.
– Ох, не к добру эта беготня, – буркнул подошедший вразвалку Галюченко, мой бортстрелок.
Смешной мужик. Невысокий, коренастый, с виду ничего особенного, обычный крестьянин, а как заголосит «Голова повязана, кровь на рукаве», так на столе кружки позвякивают. Все хорошо, только «заспивать» в последний раз его угораздило прямо возле палатки комэска, когда там совещание шло…
Бортстрелок доложил, что откомандирован к зампотылу на время ремонта машины. Попросил у меня папироску, дунул в нее, сплюснул коричневыми от махорки пальцами, прикурил.
Значит, безлошадность наша затягивалась. Жалко, когда слетанный экипаж вот так расползался по кусочкам. Но и рядового состава не хватало, те, кто есть, от усталости валились. То же и с механиками, ремонтом заниматься некому. Бывает, что сам лезешь помогать, лишь бы быстрее машину в строй поставить.
Мы стояли и молча наблюдали, как туда-сюда сновал взмокший Федин, вытирая пилоткой пот со лба.
Галюченко, как в воду смотрел, точно не к добру вся эта суета оказалась. После обеда приехали два грузовика, в одном – штатский виднелся, а сзади два Виллиса с НКВД-шниками пылили. Появление синих фуражек само по себе, у кого хочешь, зубную боль вызовет, а тут еще и с помпой, на двух грузовиках и машинах лендлизовских. Минут десять прошло – Эмка подъехала, лоснясь на солнце черными боками.
Штатский, сразу видно, не из их компании, но, на первый взгляд, ничего особенного собой не представлял, обычный гражданин из детского стишка про человека рассеянного с улицы Бассейной. Очки, короткие мятые брюки, шляпа. Разве что лет на двадцать моложе, чем можно от такого ожидать. Выбрался из грузовика, вытащил за собой дорожный саквояж. Полез в кузов, стал брезент ощупывать, проверять.