Вопреки судьбе
Шрифт:
…Если бы он не заговорил с ним на стене Эдема, не приставал с провокационными вопросами, мелкими безобидными соблазнами и задушевными разговорами все эти проклятые шесть тысячелетий, Азирафаэль вообще не задумался бы о мятеже. С самого начала во всём виноват он.
Кроули никогда не думал, что способен на такую злобу. Что может так отчаянно, люто ненавидеть — себя самого. Идиот. Чёртов тупой эгоистичный идиот. Всё могло быть по-другому. Всё.
Могло быть. Да.
…И уже не будет. Никогда не будет.
Он бессильно всхлипнул и плотнее прижался к медленно остывающей шее Азирафаэля. Теперь уже недолго… Наверное,
Чтобы уж наверняка…
Кроули почти равнодушно скользнул взглядом по холодно поблёскивающей склянке, наполовину торчащей изо льда. Скорчился от не спешащей утихать боли, зацепившись глазами за безвольно расслабленные, но всё ещё каким-то чудом держащиеся за флакон посиневшие пальцы Азирафаэля.
И, мучительно жалея, что демоны даже заплакать не могут, когда им сдохнуть хочется от боли, без сил опустил голову. В конце концов, ему не нужно видеть эту дурацкую склянку, чтобы разнести её на мелкие осколки.
…И он, если подумать, будет даже не против, если это случится болезненно и долго.
Быть может, хотя бы тогда плавящий внутренности ядовитый огонь заглохнет хоть немного…
***
Отец Уильям вытер пот со лба и выпрямился. На этот раз, кажется, запомнил текст правильно. Он не был уверен, что у него будет возможность подглядывать в старинную… шпаргалку, если вдруг забудет какое-нибудь слово. Особенно, если это заклинание сработает (а в том, что оно сработает, пастор даже не сомневался).
И ещё он очень, очень надеялся, что взбешённый несвоевременным вызовом демон не убьёт его прямо на месте, не дав даже объясниться. Если бы его выдернули откуда-нибудь, помешав спасать… Да кого угодно, ту же малышку Джесс, он бы вряд ли захотел слушать оправдания непрошенного «помощника».
…А впрочем… Можно подумать, он смог бы внятно объяснить, зачем это всё делает.
Ульям тяжело вздохнул. Тянуть время не имело смысла. И, наверное, не стоило — учитывая, что к рассвету к часовне потянутся первые прихожане, а до рассвета и осталось то каких-то полтора часа…
Он перекрестился, мысленно моля Господа о помощи и защите. И, последний раз сверившись с книгой, дрожащим голосом принялся читать заклинание.
Сказал бы ему кто вчера, что он будет открывать портал в Преисподнюю…
Правильно, он и сам бы не поверил.
А кто на его месте поверил бы?!.
Нет, он не сомневался, что поступает правильно. Или — почти не сомневался. И уж тем более был уверен, что ритуал сработает как надо. Если уж неведомый пророк с поразительной точностью предсказал даже мелкие бытовые неурядицы этого дня, то уж об такой важной вещи, как ошибка в заклинании, предупредил бы тем более. И все-таки, когда свечи вспыхнули ярче, а грубый рисунок начал медленно наливаться алым, пастор похолодел и едва не забыл произнести следующую строфу. В конце концов, никто не обещал, что он сам переживёт этот ритуал.
Впрочем, отступать было поздно.
Отец Уильям изо всех сил пытался сдержать нервную дрожь.
Получалось плохо. Он отчётливо слышал, как срывается его голос, и очень надеялся, что
Воздух внутри круга начал зыбко колебаться, как над разогретым асфальтом в жаркий день. Уильям с содроганием увидел, как тает в этом мареве хорошо видная стенка склепа, а вместо него все четче проступает сюрреалистичный, грязно-серый пейзаж арктической пустыни. В лицо ударил зловонный, неожиданно холодный воздух, и пастор успел слабо удивиться: разве в Аду не должно быть жарко?..
А потом в зловеще светящемся круге начал вырисовываться смутный силуэт, и Уильям с трудом подавил порыв отшатнуться. Нет, ничего особо зловещего в нём, как будто, не было. Человек. Или кто-то, похожий на него фигурой. Невысокий… нет, просто стоящий на коленях. Никаких крыльев, хвостов и прочей атрибутики чертовской братии. Хуже было другое — в открывающемся портале определённо проявлялось не рыжее худощавое существо, с которым он встретился в молельном зале несколько часов назад. Уж его-то, не сомневался пастор, он узнал бы непременно.
Фигура стремительно обретала чёткость и плотность. Да. Определённо не тот чернокрылый демон. Очень светлые, почти белые волосы, округлое, с мягкими чертами лицо, сейчас безвольно запрокинутое назад, плотно сложенная фигура, измятая расстёгнутая рубашка, когда-то, должно быть, белая, истрёпанный почти до лохмотьев старомодный жилет…
И огромная чёрная змея, обвивающаяся вокруг шеи, словно чудовищный галстук. Живая змея… кажется.
Уильям коротко вздохнул и запнулся. Отступил невольно на шаг, чуть не споткнувшись о лежащую позади полупустую коробку. В груди захолонуло. На миг желание прервать ритуал, щедро плеснуть в круг святой воды, после чего тщательно освятить осквернённую гробницу и забыть о странной встрече и не менее странной книге предсказаний стало почти невыносимым. Что будет, когда это существо обретет плоть окончательно?.. Он с трудом сдержал порыв перекреститься. Сообразил вовремя, что ни к чему хорошему это не приведёт.
…Но, быть может, и это — часть неисповедимого Господнего замысла? Не поздно ли он вспомнил про здравый смысл?..
Старый пастор сглотнул. И, запнувшись на миг, произнёс последние слова заклинания призыва.
А миг спустя полностью обретшее вес и материальность тело покачнулось и медленно завалилось на бок, сбив разом погасшие свечи и безвольно уронив поднятую почти к самому лицу правую руку. Стеклянно зазвенел по полу какой-то небольшой предмет. Громко, испуганно зашипела придавленная змея, вскидывая треугольную голову. А Уильям наконец отшатнулся, почти отпрыгнул назад и, придерживая ладонью выскакивающее из груди сердце, прижался лопатками к стене.
…Он не мог бы сказать точно, что именно его так испугало. Но в одном был уверен — по крайней мере жёлтые глаза с вертикальным зрачком он узнал совершенно точно.
А ещё он разглядел лицо рухнувшего человека (или — не человека?). И похолодел, как-то разом осознав, что, кажется, спасать уже некого. У спящих не бывает такого мертвенно-белого цвета кожи. У них не бывает таких умиротворённых, застывших в покое масок вместо лица. Уильям успел побывать во Вьетнаме. И сейчас с содроганием узнавал на лице светловолосого незнакомца выражение человека, умирающего от болевого шока и перед самым концом получившего укол морфия.