Вопреки всем запретам
Шрифт:
Все что я помнила о последнем месяце — это холод и одиночество. Зябкая дрожь пробирала меня до костей, когда я возвращалась поздним вечером с занятий, кутаясь в пуховик. Холод не отпускал меня и дома, когда приходилось ложиться в пустую, холодную постель. И только единственная вещь — его домашняя футболка, все еще упрямо хранящая с ума сводящий запах, хоть немного, но согревала меня.
На следующий день после тех событий, как и было обещано и предугадано Ольгой Алексеевной, Рома пошел на сделку и его выпустили, полностью сняв обвинения. Помню, как Андрей, стоя на пороге квартиры, спешил поделиться со мной долгожданными новостями. А потом, опустив взгляд на многочисленные коробки, стоящие в прихожей в недоумении поднял на меня глаза. Я ничего не говорила
Общалась я только с Джеком, и то исключительно во время занятий. Все перерывы мы проводили вместе в университетском дворе, кормя голубей, в уютном молчании. Саша и Кирилл, в первые дни, пытавшиеся возыметь на меня влияние, поняли что все бесполезно, что я изменилась и как прежде, весело и беззаботно, уже не будет. Я стала замкнутой и нелюдимой. Мама не уставала пытаться наладить со мной контакт, но во время ее нахождения рядом, я только отмалчивалась, глядя в пол.
Мне не хватало его. Не имея ни малейшей надежды, понимая, что собственными руками я сама все сломала, все равно каждую минуту думала о нем и подыхала. Не успела, не долюбила, не насытилась им. Хотя не смогла бы насытится, даже если бы и вся жизнь у нас была впереди.
Но больше всего я боялась ночей. Темных, долгих и пугающих. Разбивающих раз за разом мое исстрадавшееся сердце. Я не хотела засыпать, потому что каждую ночь, с завидным постоянством, мне снился он. Вернее, в своих до жути странных и реалистичных снах я и была им. Он находился в полутемных помещениях городских клубов, в люксовых номерах отелей, где занимался сексом с бесконечным числом девушек. Все они как одна, плотоядно, похотливо смотрели на него, облизывая его обнаженное тело. Они кричали под ним словно дешевые порно актрисы. Что приносило ему невероятное удовлетворение. Одурманенный, опьяненный алкоголем, он как изголодавшееся, отчаянное животное, потерявшее последнюю каплю человечности трахал их жестко, цинично. Он не знал ни одну из них, но их большие сиськи, податливые рты и вагины были отличным лекарством. Купаясь в этом гнилом болоте пошлости и непотребства, осознанно пачкая себя в этой грязи, он впадал в забытье, выплескивал свою злость, вбиваясь в их податливые тела, получая взамен долгожданное освобождение, драгоценные минуты забытья.
Я понимала, что он выгорел без остатка. Ни одного чувства не осталось в нем, кроме похоти. Он был противен сам себе. Я понимала это, когда после очередного акта сношения, он обессиленно откидывался головой на подушку и закурив сигарету, долгим, задумчивых взглядом смотрел на единственное, что напоминало ему о том времени, когда он был счастливым человеком. На подаренную мной зажигалку. На какую-то долю секунды его лицо искажала гримаса боли, но это всего лишь мгновение слабости. А дальше-продолжение секс марафона и вливания в себя несчетного количества алкоголя.
Я просыпалась от звука собственного крика, словно выныривала из жуткого кошмара. Чувствуя себя отвратительно, будто не он, а я всю ночь заливалась спиртным. По часу стояла в душе, стараясь вытравить, смыть из памяти образы увиденного, задыхаясь от боли. Но каждую ночь повторялось одно и то же.
Мне хотелось верить, что это все только сны, плод моего больного воображения. Но сердце, упрямое, захлебывалось от боли. Оно все чувствовало и знало лучше меня.
А еще, иногда, поздними вечерами, на мой номер поступали звонки от неизвестного абонента. С замиранием сердца, я брала трубку и молча слушала его тихое дыхание. Ни один из нас не хотел бросать трубку первым, но и ни один из нас не проронил ни слова. Мы часами молча горевали над разорванными чувствами друг друга.
Закончился декабрь. Новогодние праздники я провела, сидя у себя в комнате, с книгами в руках. Мама целыми днями пропадала на работе, а я наслаждалась уединением
— Так хотела завтра в кино Андрея вытянуть, как никак единственный выходной выдался, а он на свадьбу идут к Ромке…, – поняв, что сболтнула лишнего, она испуганно прижимает руки к себе, виновато глядя на меня. А я тем временем, изо всех сил стараюсь сделать отсутствующий вид, и не замечаю, как раз сотый подряд протираю до дыр одну и ту же тарелку.
Я наверное, мазохистка и полная дура. Но не смогла сдержаться. Стою на другой стороне улицы от здания ЗАГСА, зябко обняв себя руками. Перед зданием останавливается целая вереница дорогущих иномарок, с шикарным лимузином во главе. Из которого высыпается толпа молодежи, а после них, наружу выходит Рома, подавая руку невесте. Глотая бесшумные слезы, я любуюсь им, мужчиной, ради благополучия которого я разорвала нас на части. Он безумно красив и элегантен. Белые снежинки неслышно опускаются на его черные, слегка взлохмаченные волосы.
— Упрямец, даже в прическе у него протест, — грустно улыбаясь, не могу оторвать от него глаз. Синий приталенный пиджак, белая рубашка и красная бабочка. Ну как, черт возьми можно не любить такого. Не замечаю никого вокруг, потому что стараюсь вобрать в себя как можно больше его. Не могу наглядеться.
Как бы мне хотелось, чтобы она выглядела уродиной рядом с ним. Но к моей зависти, его невеста шикарна, нет ни единого изъяна в ее холодной аристократической красота, безупречном платье, точеной фигуре. Черная душа, увы может скрываться под внешним совершенством. Мои вены плавит, закипающая от жгучей зависти кровь, когда Рома, послав ей легкую улыбку, подает руку и она вкладывает в нее свою изящную ладошку. Поднявшись наверх, они исчезают в здании. А я никак не могу отдышаться, захлебываясь в своем личном, эгоистичном горе. Через пятнадцать минут счастливая чета выходит из дверей ЗАГСА, уже окольцованными. Рядом с ними, с двух сторон шествуют довольные собой родители молодожен и галдящие друзья. Я смотрю на самоуверенное выражение лица его отца и проклинаю его, от всего израненного сердца. Я было собираюсь развернуться и уйти, но бросаю прощальный взгляд на него. Так хочется еще немного насладиться его видом. Будто почувствовав на себе мой пристальный взгляд, Рома неожиданно поворачивает голову в мою сторону и наши взгляды встречаются. Он стоит, словно громом пораженный, не шелохнется. Мы молчим, но наши глаза нет.
— Ты довольна, все так как ты и хотела?! — кричит он.
— Прости меня, так нужно, — глаза застилает пелена и я быстро стираю их рукавом.
— Зачем пришла тогда? Поиздеваться? — злится он. А я обессиленно закрываю глаза.
— Конечно, поиздеваться, только над собой, малыш — шепчу, еле двигая губами.
Вокруг них собираются гости, выстраиваясь в полукруг для фотографий. Какой-то мужчина, безрезультатно пытается всучить Роме голубей, но тот словно соляной столб не мигая смотрит на меня взглядом, полным ненависти и печали.
А я, не видя перед собой ничего, падаю обессиленно на колени, прямо в лужу из мокрого снега. Мне хочется умереть прямо здесь, только не отдавать его снова ей. Только не видеть в его глазах столько отчаяния и злости. Чувствую, как чьи-то руки поднимают меня и оттаскивают подальше от дороги, скрывая из виду.
— Ты совсем спятила, дурочка! — вытирая мое перекошенное мокрое лицо платком кричит на меня взволнованная Ольга Алексеевна.
— Ты понимаешь, что все испортить можешь? — пытаясь привести в чувства, изо всех сил трясет она меня.