Вопреки всему
Шрифт:
А земля, безжалостно перемалываемая танковыми гусеницами, стала трястись сильнее.
– Рота, приготовиться к атаке немцев! – услышали пулеметчики голос Бекетова у себя за спиной. Вот ротный командир добрался и до них, выполняя комиссарские обязанности, подбадривает народ, ищет теплые слова, чтобы ущипнуть людей за душу, поддержать их. – Ну, как вы тут, дорогие господа пулеметчики?
– У нас все тип-топ, товарищ старший лейтенант, – покладисто отозвался Блинов, Куликов промолчал – при начальстве, даже небольшом, надо стараться говорить как можно меньше, и он этого правила придерживался…
– Тип-топ – это хорошо, – одобрил ответ второго номера ротный, глянул через щиток «максима» в пространство, поморщился при виде мертвых немцев с вытянутыми окаменевшими руками, будто они выполняли одну команду (наверное, так оно и было), и перед тем как двинуться дальше, проговорил недовольно: – А ведь завоняют скоро – тогда нас отсюда без всяких танков выкурят… Тьфу!
– Что ж, вполне возможно, и завоняют, тогда придется из штаба дивизии каких-нибудь химиков вызывать. Или похоронную команду.
– Тихо! Тихо, мужики! Вон внизу, совсем недалеко, в лощинке показался первый танк, какой-то плоский, серый, с прикрученным к броне железным скарбом – видать, издалека пришел, раз столько манаток с собою приволок, – суматошный…
Выгребся в лощину и то ли не найдя с первого раза линию обороны, то ли от усталости став суетливым, прокрутился вокруг одной гусеницы, пустил в пространство струю вонючей гари, замер на несколько мгновений и жахнул по высотке выстрелом.
Снаряд пронесся над окопом роты Бекетова низко, очень низко, но вреда не причинил и ушел в тыл. Взорвался не очень далеко – в лесу.
За первым танком в лощину выскочил второй, более решительный и резвый, взревел двигателем и попер прямиком на высотку.
За танком, словно бы из ниоткуда, из воздуха, либо из-под земли взявшись, побежали серые фигурки автоматчиков. Бежали автоматчики умело, оглядываясь и оберегая себя, прикрываясь корпусом шустро шлепающей гусеницами стальной громадины. За вторым танком на простор вымахнул третий, замолотил бешено траками по жесткому насту, взбивая высоко вверх куски льда, черной, как порох земли, пластины твердого одеревеневшего снега, невесть откуда взявшиеся в травяной низине камни. Часть этого добра опустилась на фрицев, бежавших за танком.
– Правильно, – одобрил действия немецких танкистов Куликов, – хотя наш «максим» мог бы угостить получше, – он похлопал рукой по кожуху пулемета. – Много лучше.
Цепь окопов, занятых ротой Бекетова, молчала – стремилась сэкономить патроны (когда еще будет очередной подвоз боеприпасов, кто знает), подпустить немцев поближе и ударить в упор, в лоб, чтобы мало кто сумел уйти. Куликов, вывернув голову, оглядел часть окопной линии, которая была ему видна. Никакой суеты, никакого беспокойства, люди словно бы застыли, превратившись в металл, из которого были сделаны их автоматы и винтовки, внимательно следили за всем, что происходило под высоткой, и были спокойны.
Хотя перед всяким боем что-то напрягалось и на земле, и в небе, так казалось Куликову, воздух начинал натянуто звенеть, – в нем действительно что-то натягивалось, обретало невидимую плоть, на душе делалось тревожно… Тревогу эту можно было одолеть только собственным спокойствием. Или, говоря иначе, самообладанием.
Перед тем как взлететь на высотку, танки прибавили скорость, оторвались от своих солдат, в результате автоматчики лишились прикрытия, прикрывал их теперь только воздух, и Куликов не замедлил воспользоваться этим, дав по немецкой цепи длинную очередь.
Цепь повалилась на землю. Кто из нее и как определился, навсегда или на время, и главное, куда, было непонятно… А вот Куликов обозначил себя рано, танки теперь сосредоточили свое внимание не на высотке, а на пулеметном гнезде, один из них остановился и, как показалось пулеметчикам, по-собачьи присев на задницу, ударил из пушки.
Снаряд прошел низко, легко чиркнул по гребню окопа и унесся в лес, разорвался в паре сотен метров от пулеметного гнезда.
– Однако! – выкрикнул Блинов и замолчал.
Танк заворочался, угодив одной гусеницей в яму, второй размолол труп немца, только обрывки шинели с кусками рваного мяса полетели в сторону окопной линии, и в ту же секунду вспыхнул – машину подбили бронебойщики. Попали толково, очень точно, – хороший стрелок нажал на спусковой крючок противотанкового ружья, – угодили в моторную часть, и по броне танка, по прилипшей к ней кускам льда, снега, по железному хламу, прикрученному к крюкам, задвигались, забегали суматошные языки огня.
Взвыв на высокой ноте, танк отполз назад метров на пятнадцать и застыл – заклинило, как понял Куликов, двигатель. Откинулся верхний люк, в проеме возникла черная фигура, нырнула вниз, на снег, но Куликов не дал танкисту уползти, подсек короткой очередью, вогнал его в землю. Двух других завоевателей, вылезших из танка, он не видел, они выбрались через боковой люк, – у некоторых моделей немецких танков имелись боковые люки, их впору было сравнивать с дверями, – впрочем, пулеметчик в этом не разбирался и в детали не вдавался.
Через несколько минут был подбит второй танк, заполыхал, задымился – его вместе с башней окутало черное маслянистое облако, накрыло жаркой кудрявой тканью, как маскировочной накидкой, третий танк поспешил дать задний ход.
Откатившись метров на сто, он трижды харкнул длинным рыжим огнем – сделал три выстрела по позициям роты Бекетова и, взревев двигателем, поводя из стороны в сторону стволом пушки, исчез. Пара неприцельных хлопков петеэровцев, совершенных вдогонку из противотанкового ружья, вреда ему не причинили.
Оставшись без поддержки, автоматчики также покатились назад – кто бегом, кто ползком, кто на четвереньках, Куликову пришлось их цеплять на мушку по одному и бить короткими очередями. Всех он, конечно, не достал – при пулеметной стрельбе издали много не наработаешь, но кое-кому из захватчиков уже вряд ли удастся вернуться на реку Рейн в Висбаден или в старый рассохшийся городишко Магдебург. Уже одно это поддерживало в Куликове хорошее настроение целых полдня.
А Блинов, тот вообще улыбался, как майское солнышко, насвистывал под нос известную лагерную песенку про задумчивого зэка – «Не для меня весна придет» – и был очень доволен своими окопными успехами.