Вор с палитрой Мондриана
Шрифт:
— Долларов, именно.
— За…
— За кота. Именно.
— Да будь я распоследним…
— Собачьим сыном. Именно. Я тоже.
— Нет, послушай, это безумие какое-то! — сказал я. — Прежде всего, ни один кот на свете не стоит таких денег. Он что, какой-то особенный?
— Возможно, но что с того? Ведь потомства от него все равно не получить.
— И потом, он же не телезвезда, как, к примеру, Моррис. [10] Простой, обыкновенный кот.
10
Моррис —
— Мой кот, — заметила она. — Животное, которое я люблю.
— Дать платок?
— Господи, какая же я идиотка!.. Нет, никак не могу успокоиться. Дай платок. Где мне взять четверть миллиона долларов, Берн?
— Может, начать сдавать пустые бутылки?
— И накопить, да?
— Курочка по зернышку клюет. Нет, это просто безумие! Кому только в голову могло прийти, что у тебя могут быть такие деньги? Да, у тебя славная уютная квартирка, но ведь Арбор-Корт и Двадцать вторая это не «Шарлемань», верно? И вот кто-то отпирает дверь в эту квартиру, входит, потом выходит и запирает ее за собой… Нет, как-то в голове не укладывается.
— Да уж.
— У кого еще ключи от твоей квартиры?
— Только у меня.
— А как насчет Рэнди Мессинджер?
— Ну, она никогда не стала бы делать такую подлянку. И потом, этот замок, «Фокс», новый и появился уже после того, как наша любовь сошла на нет. Да ведь ты сам мне его ставил, помнишь?
— И ты точно заперла его, когда уходила, а потом, вернувшись, отперла?
— Совершенно точно.
— Может, все-таки не до конца провернула ключ, язычок соскользнул и…
— Да нет, Берн, точно тебе говорю. Замок был заперт, и мне пришлось отпирать.
— Так значит, Рэнди можно исключить из числа подозреваемых?
— Она вообще на такое не способна.
— Ладно. Но ведь кто-то мог сделать дубликат с ее ключа. Кстати, а мой наборчик не пропал? — Я пошел и проверил, и набор оказался в целости. Я вернулся и заметил свой атташе-кейс, прислоненный к дивану. Если продать его содержимое по полной рыночной стоимости, то удастся выручить примерно две пятых той суммы, которую просят за бывшего в употреблении бирманского кота.
О, Господи, подумал я.
— Прими пару таблеток аспирина, — сказал я Кэролайн. — А если хочешь еще выпить, советую добавить горячей воды с сахаром. Будешь лучше спать.
— Спать?
— Ага, и чем скорее ты уснешь, тем лучше. Можешь ложиться на кровать, я посплю на кушетке.
— Ой, не валяй дурака, Берн, — сказала она. — Я вполне могу поспать и на кушетке. Но только этого все равно не будет, потому что ложиться я не собираюсь и оставаться у тебя просто не могу. Они обещали позвонить утром.
— Вот поэтому я и хочу, чтоб ты легла. Тогда наутро голова у тебя будет ясная.
— А знаешь что, Берни? Хочешь, поделюсь одним секретом? Никакой ясной головы утром у меня не будет. Она будет как футбольный мяч, по которому
— Ну что же, — заметил я, — хоть моя будет ясная. Одна ясная голова все равно лучше, чем ни одной. Аспирин в ванной, в аптечке.
— Самое подходящее для него место. Могу побиться об заклад, ты из тех типов, кто держит молоко в холодильнике, а мыло — в мыльнице.
— А пока я приготовлю тебе горячий пунш.
— Ты что, не слышал, что я сказала? Я должна быть дома. Утром они будут звонить.
— Позвонят сюда.
— Но с чего это они будут звонить сюда?
— Да с того, что у тебя нет четверти миллиона долларов, — ответил я. — Кто, скажи на милость, мог спутать тебя с Дэвидом Рокфеллером? Тот, кто хочет получить за Арчи такой жирный куш, очевидно, предполагает, что ты можешь украсть эти деньги. А это, в свою очередь, означает следующее: им известно, что у тебя имеется друг, специализирующийся по этому делу. А это значит, они позвонят сюда. Так что давай-ка, выпей вот это. Прими аспирин и отправляйся в постель.
— Но я не захватила пижамы. У тебя найдется что-нибудь вроде рубашки, в чем можно спать?
— Конечно.
— И спать что-то совсем не хочется. Уже предвижу, как буду крутиться и вертеться, стараясь уснуть.
Минут через пять она уже храпела.
Глава 5
Объявление на прилавке гласило, что пожертвование должно составлять два доллара пятьдесят центов. «Жертвуйте, кто сколько может, больше или меньше, — следовал совет, — но вы обязаны внести свою лепту». Тип, стоявший перед нами, со звоном швырнул на прилавок монету в двадцать центов. Распорядитель принялся было что-то доказывать ему, но наш тип, по всей видимости, был не слишком расположен вступать в дискуссию.
— Читай, что тут написано, сынок, — кисло заметил он. — Куда только ни сунешься, обязательно столкнешься с паразитизмом. Думаешь, у меня в карманах денег куры не клюют? Тебя что, уже наняли на постоянную должность?
— Пока нет.
— Так вот, тогда живи и учись. Я — художник. И эти двадцать центов и есть моя скромная лепта. Или бери и говори спасибо, или в следующий раз больше цента тебе не видать.
— О, но так же нельзя, мистер Тернквист! — возмутился распорядитель. — Иначе у нас весь бюджет полетит к чертям!
— Ты что, меня знаешь?
— Да кто ж вас не знает, мистер Тернквист… — Тяжкий вздох. — Каждый знает.
Он взял монету Тернквиста и дал ему взамен маленький желтый значок на булавке. Тернквист повернулся к нам лицом и вколол булавку в нагрудный карман пиджака из магазина для бедных. Пиджак был какого-то мутно-сероватого цвета и вполне гармонировал с брюками — тоже из магазина для бедных. Потом он вдруг улыбнулся, обнажив желтоватые прокуренные зубы. Еще у него была борода, узенькая, козлиная и какая-то ощипанная, тоном рыжее, чем ржаво-каштановые волосы, причем проблески седины в ней были более заметны. На остальных частях лица красовалась щетина трехдневной давности.