Вор с Рутленд-плейс
Шрифт:
Вначале Питт отправился к Амброзине Чаррингтон, потому что она жила дальше всех, а ему хотелось пройтись. Несмотря на усиливающийся дождь, он пока не был готов ни с кем встретиться. Один раз инспектор даже вовсе остановился, когда рыжий кот перебежал перед ним тротуар, недовольно отряхнулся от дождя и нырнул в укрытие под кустами. Быть может, подумал Питт, не стоит тревожить медленное оседание скорби. Быть может, это дело не для полиции и ему следует прямо сейчас развернуться и уйти, поймать омнибус до полицейского участка и заняться какой-нибудь кражей или подлогом, пока Малгру
Все еще думая об этом и сознательно не принимая никакого решения, он продолжил путь. Дождь припустил с остервенением и стекал холодными потоками за воротник, по коже, вызывая дрожь. Томас даже обрадовался, когда оказался на крыльце Чаррингтонов.
Дворецкий принял его с едва уловимым неудовольствием, как если бы он был сбившимся с пути бродягой, которому тут совсем не место. Питт представил прилипшие ко лбу волосы, мокрые брючины, облепившие лодыжки, порвавшийся шнурок на ботинке и решил, что неодобрительный взгляд дворецкого вполне простителен.
Он заставил себя улыбнуться.
— Инспектор Питт из полиции.
— Вот как! — Выражение вежливого терпения исчезло с лица дворецкого, как солнце исчезает за тучей.
— Я бы хотел увидеть миссис Чаррингтон, с вашего позволения, — продолжал Питт. — Это касательно смерти миссис Спенсер-Браун.
— Не думаю… — начал было дворецкий, но, взглянув повнимательнее в лицо Питту, понял, что возражения только затянут диалог до бесконечности. — Извольте пройти в утреннюю гостиную. Я посмотрю, дома ли миссис Чаррингтон.
С этим приемом Питт был хорошо знаком. Сказать «я спрошу, примет ли она вас» было бы невежливо, хотя ему довольно часто именно так и говорили.
Он только успел сесть, когда дворецкий вернулся и проводил его в гостиную, где в камине весело горел огонь, а у стены стояли три вазы с цветами в жардиньерках.
Амброзина резко выпрямилась на зеленом парчовом диванчике и оглядела Питта с головы до ног.
— Доброе утро, инспектор. Будьте добры, присаживайтесь и снимите свое пальто. Вы, кажется, совсем промокли.
— Благодарю вас, мэм, — с чувством отозвался он.
Дворецкий удалился, закрыв за собой дверь, и Амброзина вскинула свои идеальные брови.
— Мне сказали, вы расследуете смерть бедной миссис Спенсер-Браун. Боюсь, я не знаю ничего, что могло бы вас заинтересовать. В сущности, то, что я знаю так мало, уже само по себе поразительно. Я должна была что-то слышать. Чтобы сохранить в обществе секрет, нужно быть очень ловким. Есть много такого, о чем не говорят, потому что упоминать об этом было бы непростительной бестактностью, но обычно оказывается, что люди все равно знают. У них такие самодовольные лица! — Она взглянула на него, желая удостовериться, понял ли он, и с явным удовлетворением убедилась, что да, понял. — Это так бесконечно приятно — знать чужие тайны, особенно когда другие знают, что ты знаешь, а они — нет.
Хозяйка нахмурилась.
— Но я в последнее время не замечала подобного отношения ни в ком, кроме самой Мины. И никогда не могла толком понять, действительно ли она что-то знает или просто хочет, чтобы мы так думали…
Питт
— А вы не думаете, что теперь, когда случилось несчастье, кто-нибудь готов заговорить, дабы избежать недоразумения и, быть может, даже несправедливости?
Амброзина удостоила его легкой усталой улыбки.
— Какой вы оптимист, инспектор. С вами я чувствую себя старухой — или, может быть, это вы слишком молоды… Смерть и есть самый лучший предлог, чтобы скрыть все навсегда. Мало кто станет возражать против несправедливости — она движет миром. И, в конце концов, это часть кредо: De mortuis nil nisi bonum.
Питт ждал, когда она объяснит, хотя, кажется, понял, что это означает.
— «О мертвых плохо не говорят», — хмуро добавила она. — Разумеется, я имею в виду кредо общества, не церкви. Весьма милосердно на первый взгляд, но вся тяжесть вины остается на живых, и так, конечно же, и задумано. Какая радость от охоты на мертвую лису?
— Вины за что? — сдержанно спросил Томас, не позволяя себе отвлечься от дела Мины.
— Зависит от того, о ком мы говорим, — ответила она. — В случае с Миной я, правда, не знаю. Это сфера, в которой вы должны разбираться лучше меня. Почему вы вообще занимаетесь этим делом? Умереть — не преступление. Конечно, я понимаю, что самоубийство является таковым, но, поскольку оно явно неподсудно, не вижу, в чем ваш интерес.
— Мой единственный интерес — убедиться, что произошло именно это, — ответил Питт. — Самоубийство. Никто, похоже, не знает никакой причины, по которой она могла его совершить.
— Да, — задумчиво протянула хозяйка дома. — Мы так мало знаем друг о друге, что я порой задаюсь вопросом, знаем ли мы, почему поступаем так, а не иначе. Не думаю, что это что-то очевидное, к примеру, деньги или любовь.
— Миссис Спенсер-Браун, судя по всему, была очень хорошо обеспечена. — Томас попробовал более прямой подход. — Но, может, это имело какое-то отношение к делам сердечным?
Ее рот задрожал в сдерживаемой улыбке.
— Как вы деликатны, инспектор. Сие мне тоже неведомо. Весьма сожалею. Если у нее был любовник, значит, она гораздо осторожнее, чем я считала.
— Может быть, она любила кого-то, кто не отвечал на ее чувства? — предположил он.
— Возможно. Но если бы все влюбленные безответно убивали себя, половина Лондона занималась бы тем, что хоронила вторую половину! — Она отмахнулась от этого предположения. — Мина не была меланхоличным романтиком, знаете ли. Она была человеком в высшей степени практичным и прекрасно знакомым с реалиями жизни. И ей было тридцать пять, не восемнадцать!
— Тридцатипятилетние тоже влюбляются. — Инспектор улыбнулся краешками губ.
Амброзина оглядела его сверху донизу, оценив возраст с точностью до года.
— Ну, разумеется, — согласилась она, и по лицу ее промелькнула тень ответной улыбки. — Люди влюбляются в любом возрасте. Но в тридцать пять они имеют за плечами гораздо больший опыт и не воспринимают безответную любовь как конец света.
— Тогда почему, по-вашему, она наложила на себя руки, миссис Чаррингтон? — Томас удивил сам себя такой прямотой.