Вор в роли Богарта

Блок Лоуренс

— Нет, но…

— И потом, я нашла там одну книгу и начала читать и, пока не дочитаю, ни за что другое не примусь. К тому же, чем черт не шутит, может, к тебе заглянет кто еще.

— Вот это верно. А что ты читала?

— Точнее, перечитывала. Правда, не заглядывала в нее давным-давно, со дня выхода в свет. Ранний роман Сью Графтон.

— Вот уж не думал, что у меня в лавке завалялась хоть одна из ее книг… О, вспомнил! Издание «Клуба книголюбов», да?

Она кивнула:

— Да. Про джазового музыканта, который сбрасывает неверную жену под поезд.

— Нет, точно не читал. А как называется?

— «„А“ как поезд», [21] —

ответила она. — Дам почитать, когда закончу.

— Дам? Но ведь это же моя книга.

— Ну ладно, какая разница! — заметила она. — Можешь и сам взять, когда я закончу.

Глава 17

Спал я крепко, проснулся рано и умудрился одеться и выскользнуть за дверь, не разбудив Кэролайн, которая так уютно свернулась на кушетке, что я не испытал ни малейших угрызений совести из-за того, что согнал ее с кровати… Я прошелся пешком, ненадолго заглянул к себе в лавку — покормить Раффлса и сменить ему воду в миске, затем сел в автобус на Юнион-сквер и доехал до остановки «Хантер-колледж» на углу Шестьдесят восьмой и Лексингтона. После чего прошел шесть кварталов, потом, свернув, еще два, заскочил по пути в гастроном и взял закрытый стаканчик кофе и бублик. Дойдя туда, куда я держал путь, я нырнул в подходящую подворотню и коротал там время, попивая кофе и жуя бублик. Но глаза при этом держал открытыми и, увидев то, что, собственно, предполагал увидеть, удалился, правда, на этот раз минуя гастроном, и прямиком отправился на станцию метро.

21

Такого романа у Сью Графтон тоже нет, да и название противоречит принципу, по которому Графтон называет свои произведения: буква, указанная в названии, — это всегда начальная буква ключевого слова, например: «„А“ как алиби».

Сел во второй поезд, идущий к центру, и сошел на Уолл-стрит. Нет более тихого и мирного места на свете, чем эта улица в воскресный день, когда моторы деловой активности сбрасывают обороты и замирают. Впрочем, нельзя сказать, чтобы на ней не было ни души. Мимо пробежало несколько джоггеров; люди прогуливались в одиночку и парами, явно настроенные насладиться тишиной и покоем.

Но лично мне нужен был телефон.

Существовали в Нью-Йорке и куда более удобные телефоны, к примеру у меня в лавке и на квартире Кэролайн, но разве можно быть уверенным, что номер твой не засветится на экране одного из этих автоопределителей, так что сразу станет ясно, откуда ты звонишь. Я был почти уверен, что на Саннисайд, дома у Рэя Киршмана, таких ухищрений не имеется — хотя бы просто потому, что он скорее удавится, чем станет платить лишний доллар и девяносто восемь центов в месяц, кажется, именно столько взимают за эту услугу. Но он всегда может воспользоваться услугами нью-йоркского департамента полиции и попросить ребят из технической службы проследить, откуда сделан звонок.

И если окажется, что звонок сделан из Вест-Вилидж, он тут же смекнет, что я остановился у Кэролайн. Так что пришлось ехать звонить в другое место. И Уолл-стрит казалась неплохим выбором. Пусть себе прослеживает звонок, пусть выяснит, что сделан он из автомата на углу Броуд и Уолл, пусть думает, уж не собираюсь ли я грабануть Нью-Йоркскую фондовую биржу.

Ладно, так уж и быть, от последнего его избавлю.

Первый звонок — толстяку. И первой моей мыслью было: или карточка оказалась

фальшивой, или же я неправильно набрал номер. Потому что голос, ответивший мне, никак не мог принадлежать толстяку.

Знаю, знаю… О книге по переплету не судят (однако попробуйте получить за нее приличную сумму, если он в пятнах, забрызган водой или, боже упаси, вообще отсутствует). Так и по голосу нельзя судить о фигуре человека, чем, кстати, и объясняется столь бурное развитие этой индустрии — секс по телефону. И однако же голос, который я услыхал в трубке, никак не мог принадлежать мужчине весом триста пятьдесят фунтов, с орлиным профилем и к тому же в белом костюме. Нет, он звучал так, словно обладатель его так и застрял навеки в пятом классе, шевеля губами лишь в тех редких случаях, когда что-нибудь читал, а наиболее продуктивную часть дня проводил с биллиардным кием в руке и, когда не использовал этот кий по прямому назначению, мог за ним свободно спрятаться.

Я сказал, что хотел бы поговорить с мистером Царновым, а он спросил, чего мне, собственно, надо.

— Царнова, — ответил я. — А вы — точно не он. Скажите, что звонит человек, которого не было вчера в книжной лавке.

Наступила пауза. А затем голос — округлый и сочный, который, казалось, забивал каждую согласную, словно гвоздь молотком, по самую шляпку; голос, который выжимал до самой последней капли вкус и запах из каждого слога, — произнес:

— По правде сказать, сэр, людям, которые не были вчера в той книжной лавке, несть числа. Равно как и в любой другой.

Вот это уже теплее. Именно такой голос я имел в виду.

— Не могу не согласиться с вами, сэр, — сказал я. — Мы живем в век всеобщего и полного одичания, и завсегдатаев книжных лавок пора в музее выставлять.

— Ага, — ответил он. — Рад, что позвонили. Имею основания полагать, что вы нашли принадлежащий мне предмет. Надеюсь, вы понимаете, что вас ждет за него существенное вознаграждение.

Я спросил, может ли он описать этот предмет.

— Ну, нечто вроде кожаного конверта с золотыми марками, — ответил он.

— А содержимое?

— Самое разнообразное.

— А какое именно вознаграждение?

— Разве я не сказал, сэр? Существенное. Весьма существенное.

— Сэр, — заметил я, — должен признаться, мне весьма симпатичен ваш подход к этой проблеме. И владей я предметом, который вы так жаждете вернуть, мы бы несомненно нашли общий язык.

Снова пауза, правда, на сей раз не слишком долгая.

— Сослагательное наклонение, — сказал он, — очевидно, означает, что вы им не владеете.

— Предположение было взвешенным, — сказал я, — а вывод — здравым.

— И в то же время есть ощущение, что некоторая надежда сохраняется?

Чертовски приятно вести такого рода беседу, и в то же время — утомительно.

— Искренне надеюсь, сэр, что рано или поздно смогу сообщить, что обстоятельства кардинально изменились. И одновременно постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы заслужить ваше столь щедрое вознаграждение.

— Надеетесь, сэр?

— Да. Надеюсь и предвкушаю.

— Рад слышать, сэр, ибо предвкушение всегда несколько ближе к цели, нежели просто надежда. А могу ли я полюбопытствовать, когда именно сбудется эта надежда?

— Скоро, — ответил я.

— Скоро… — повторил он. — Слово, очарование которого призвано восполнить некоторую неопределенность.

— Да, верно. «Очень скоро», так, пожалуй, будет точней.

— Ну, не уверен, что намного точней. Но, по крайней мере, тут чувствуется некий ободряющий оттенок.