Вор
Шрифт:
ЮРИЙ. Чего ты так испугался? Никого нет. Никто не слышит. Трусишь всю жизнь…Хватит.
МАТВЕЙ. Помолчи, помолчи… Ничего ты знать не можешь ни о нем, ни обо мне. Трусишь! Ладно, артист из фильма «Опасные гости», давай, давай – пей, ешь, пока дают и не морочь мне голову. Хватит !!!
ЮРИЙ. И о тебе и обо мне я знаю все. Все до капельки. До последней секундочки. Ну? Итак. Хочешь, расскажу тебе сейчас, как мы познакомились? Ты помнишь тот день?
МАТВЕЙ. Я все прекрасно помню. Но это не твое собачье дело. Пей, сказал я тебе, и помалкивай!!!!!.
ЮРИЙ. Нет, я хочу вспомнить, как все было, как мы с тобой познакомились!
МАТВЕЙ (зло). Ну, давай, давай, вспоминай, давай,
ЮРИЙ смеется.
ЮРИЙ. Итак, какого это было числа?
МАТВЕЙ. Двадцать третьего марта! Ну?! Ну?! Ну?! Нну?!
ЮРИЙ (в невероятном остервенении). Правильно! Правильно! Правильно! Итак, двадцать третье марта двадцать один год назад! Я помню тот день! Отлично помню его! Стояла весна! Грязные улицы! Фонари! Поздняя ночь! Да, фонари блестели в замерзших лужах, под ногами хрустел лед! Что-то такое в воздухе носилось немыслимое, невероятное, пахло озоном, что ли, будило кровь, песни хотелось орать, веселиться, радоваться, танцевать! Да, да, так было двадцать один год назад! Так было… (Чеканит слова). И мы! С тобой! Стояли! На углу Восьмого Марта и Ленина! Стояли, и никого народу! На всем белом свете!! Пустой город, никогошеньки! Вот-вот должны были потушить на улицах свет! Все спят, дрыхнут, а мы – веселые, радостные, пьяные, счастливые! Пустой город, вымер, только мы вдвоем! Ты все смотрел на меня и хохотал, а уж мне – только палец покажи – умру со смеху! У кого мы тогда были в гостях? Не помню, зараза! У кого-то были! Вышли оттуда вдвоем. Моя общага – в одном конце города, твоя замечательная квартира, вот эти хоромы – в другом. В этих хоромах я никогда не был…. Ты – в джинсах, а у меня – нет джинсов, так? Тогда только-только в моду входили джинсы, докатилось да нашей провинции, ты – первый купил, ты – богатенький была я – голь перекатная , крыса церковная! Потому что у меня нет такой замечательной мамы, как у тебя!
Пауза.
О, у тебя была замечательная мама! Великолепная мама! Изумительная мама! Ведь это все твои слова, так? О, какая у тебя была мама! Я ее до сих пор помню, до сих пор не забыл, потому что ненавижу ее со всей душой своей, лицо ее помню, волосинку в родинке над губой помню, и ненавижу, все ненавижу…. Точно так же, как она ненавидела меня! Ни больше, ни меньше!.. Ни меньше… Итак, ты был в джинсах, а я в каких-то позорных полосатых, клетчатых штанах! И хотя я и завидовал твоим штанам, какое все это имело значение?! Нам было весело, мы были пьяные, нам было в разные стороны! Аб-со-лют-но в разные! (Смеется). Мы ловили и ловили машину, а ее все не было и не было! Ничего и никого не было на белом свете, в пустом городе, освещенном желтыми фонарями. Только ты. Ты, ты, красивый парень с красивым именем Матвейи я – обычный парень с обычным именем Юрий! Итак, мы были вдвоем и больше ни одной живой души…
Пауза.
Ну?!
Молчание.
МАТВЕЙ (сглотнул слюну, очень тихо). Покажи мне паспорт?
ЮРИЙ. Ну зачем, зачем тебе мой паспорт?
МАТВЕЙ (настойчиво). Покажи мне паспорт..
ЮРИЙ. Матвей… Что же ты? Поверишь бумажке, а мне, моим глазам – нет? Посмотри на меня… Видишь? Это я, я, я ,я… Это я, Юра. Тот самый Юра, ну? Достань фотографию, сравни. Ты ведь ее далеко не прячешь – достань…
Молчание. МАТВЕЙ смотрит на ЮРИЯ.
МАТВЕЙ (пересохшим горлом). Что было дальше? Говори быстрее?! Что было дальше?
ЮРИЙ. Мы поймали машину – вот что было дальше.
МАТВЕЙ (кричит). Не машину! Не машину! Автобус! Автобус! Автобус!
ЮРИЙ (смотрит в окно, смеется). Правильно, автобус. Маленький, тесный, грязный автобусик. Он ехал в парк. Кажется, «Пазик»… Шофер курил в салоне, радио передавало позывные «Маяка», когда мы влезли в эту холодную коробку… Ровно два часа ночи. Фонари погасли. Ты крикнул шоферу свой адрес, я сел сзади, ты – на переднее сиденье…
МАТВЕЙ (торопливым шепотом). Нет, нет, Юра, нет… Ты забыл, забыл, забыл… Ты вспомни хорошенько. Ты сел впереди, а я – я сел сзади. В автобусе было темно, я видел только твою спину. Ты – ты сидел впереди!
ЮРИЙ. Какая
МАТВЕЙ (быстро). Да, да, да! Потом что-то произошло со мной…. Что – я и сам не знаю… Ты сидел впереди, а я сзади… Мы вдруг замолчали, хотя только что орали во всю глотку, замолчали, потому что фонари погасли, на улице стало темно… Ты сидел впереди, а я – сзади… Минуту проехали молча…Только радио что-то бормотало… И мне вдруг стало так одиноко, мне вдруг так захотелось прижаться к тебе, потому что автобус развозил нас, как совершенно чужих людей в разные стороны… Мне было страшно, страшно в черном, пустом, в жутком городе, в котором живут злые и подлые люди… в этом черном городе… и я … и я протянул руки, сзади, обнял тебя… У тебя на голове была клетчатая фуражка, очень смешная, она упала, на пол упала, мы так и оставили ее тому веселому шоферу, поднять было некогда, руки были заняты, руки были зажаты от страха: что мы делаем?! Нельзя?! Что мы делаем?!!!!
Молчание.
ЮРИЙ (тихо, быстро). Мы приехали сюда. Легли спать. В твоей комнате. Сразу упали, как только разделись. Упали в темноте. Ты сказал мне тогда…
МАТВЕЙ (шепчет). Нет, нет, нет, нет, нет, не надо, не говори, Юра, я помню, нет, не надо, не надо, не надо, нет, нет, нет…
ЮРИЙ. Через пятнадцать минут в комнату вошла мама. Мы, видно, разбудили ее своим приходом. Она на мгновение включила верхний свет, посмотрела на твою постель, на нас…
МАТВЕЙ (очень быстро). Мы были пьяные. Мы были очень, очень пьяные, мы бы никогда, никогда, никогда бы…. Мы бы никогда, никогда бы, если бы не были пьяные… никогда…
ЮРИЙ. Она тотчас же погасила верхний свет и ушла.
Молчание.
Утром мы пили кофе. Чинно, благородно. Словно ничегошеньки не произошло. Улыбались друг другу, глядя бесстыдно в глаза. Вернее, не заглядывая в их глубину, а по поверхности плавали. Все трое не смотрели друг другу в глаза. Пили кофе именно здесь, на этой кухне. Мама сострила: «Третий лишний!» Я сидел на углу. «Семь лет не женитесь!» – снова пошутила она. Я улыбался. Третий лишний, да. Нож, вилка, салат, черный хлеб. Спасибо. Пожалуйста. Будьте добры. А потом – потом мне так захотелось взорвать это благородство вонючее. До ужаса захотелось. И потому я опустил руку вниз, под стол и что есть силы дернул за хвост кота, который жался к нашим ногам. Он заорал во всю глотку – бедный кот! – а я сделал вид, что ничего не произошло. Все так же улыбался. Нож, вилка, салат, черный хлеб, спасибо, пожалуйста. Мама смотрела на меня, как на пустое место. Мы оделись, вышли с тобой из подъезда. Ты утром стал совсем другой. Испуганный, трезвый, умный – мерзкий! Мы вышли из подъезда и как мыши кинулись в разные стороны, чтобы никогда в жизни не увидеться… И две недели – ни звука. Ни ты, ни я. Ну?!
Молчание.
МАТВЕЙ (закрыл глаза, рыдает). Я умоляю тебя… Прошу тебя, прошу! Всем святым умоляю, что у нас с тобой было святого, скажи мне: кто ты? Кто ты такой, скажи?! Ведь я же не сплю, Юра, я же все соображаю, я не схожу с ума, ты не привидение, нет! Мы познакомились с тобой только вчера ночью, на улице, возле магазина, только вчера… Скажи мне: кто ты? Кто ты? Кто ты? Если ты так развлекаешься, шутишь так, если ты… Не надо, прошу тебя… У меня сейчас сердце не выдержит… Кто ты? Что ты? Откуда ты?..
Пауза. ЮРИЙ смотрит на МАТВЕЯ.
Ты, наверное, дьявол, черт, наваждение какое-нибудь… Да, да, да… Откуда ты взялся здесь? С того света не возвращаются… Ты не знаешь этого… Ты не можешь знать этого, понимаешь?! Об этом только мы вдвоем знали и больше никто, никто больше… Только мы… Откуда ты знаешь, откуда… Откуда ты явился, кто ты, что ты… кто, кто, кто, кто, кто…
Молчание.
ЮРИЙ. Опять расплакался…. Как я ненавижу тебя за это! Снова глаза на мокром месте… Эх, Матвей, Матвей… Не я ли тебе говорил всегда: держи бодрей! Как ты любил всегда поплакать, помучаться, головой об стенку побиться, чтоб пожалели бы тебя только, несчастного… Всегда такой бабой, такой Манюркой был, и остался… Все над разбитой своей жизнью рыдал, над своим страшным своим влечением…