Воронцовы. Дворяне по рождению
Шрифт:
Мэри Уильмот стала последней привязанностью Дашковой, заполнив хоть отчасти ту пустоту, которую образовал в жизни Екатерины Романовны разлад с собственными детьми.
«Моя русская мать» – так называет Мэри Екатерину Романовну в письмах и воспоминаниях.
Дашкова хоть и отдалилась от двора и светской жизни, в те годы считалась первой московской знаменитостью – ее всюду встречали с поклонами и почестями, к которым, надо сказать, при всем своем уме она не оставалась равнодушной. На балы Екатерина Романовна любила приезжать первой. Иногда и свечи еще не были зажжены, а она уже нетерпеливо расхаживала по залу, приводя тем самым в трепет хозяев.
Приведем
Кэтрин Уильмот писала из России: «…Никто, каков бы ни был его чин, не смеет сесть в присутствии ее, если она не попросит; в нередко случается, что она не позволяет; я видела однажды с полдюжины князей, простоявших в продолжение всего визита. Дашковой, кажется, никогда не приходило в голову притворяться в своих чувствах… Она режет правду как хлеб, нравится ли это другим или нет – для нее все равно; к счастью, природа дала ей чувствительное и доброе сердце, иначе она была бы общественным бичом».
«Когда мы оставались дома, – вспоминает Мэри, – у княгини была свои собрания; здесь присутствовали знаменитости екатерининского века, осыпанные бриллиантами, звездами, полные былых придворных воспоминаний, говорившие о своих похождениях и заслугах, и в это время, казалось, они молодели. Я с удовольствием смотрела на княгиню в кругу ее современников: простота ее одежды, свежесть лица, отмеченного выражением истины, достоинства и самоуважения, резко отличали ее от этих красных и белых фигур, покрытых драгоценными камнями и украшениями…».
И еще из писем, что Кэтрин Уильмот, писала о Екатерине Романовне своей сестре: «Она учит каменщиков класть стены, помогает делать дорожки, ходит кормить коров, сочиняет музыку, пишет статьи для печати, знает до конца церковный чин и поправляет священника». Поправляет священника! Можно представить себе, как тяжело было жить с такой женщиной ее близким и слугам. «Железобетона тогда не изобрели, а железобетонный характер у Дашковой уже был». И горе было тому, кто ее ослушается. Как-то раз в имении Кирьяново две соседские свиньи забрались в цветник Дашковой. Возмущенная этой наглостью, Дашкова приказала своим холопам зарубить несчастных хрюшек. Соседи подали на нее в суд. Дашкову оштрафовали на 60 рублей. Петербург умирал со смеху, а Екатерина II вывела Дашкову в своей комедии «За мухой с обухом» в роли госпожи Постреловой, хвастливой и высокомерной.
Двор ликовал, а страдания Дашковой были безмерны.
Воспоминания обеих сестер полны удивления неутомимостью Дашковой и разнообразием ее занятий. В начале века Екатерина Романовна была увлечена хозяйственными хлопотами: постройкой домов (чертежи к этим постройкам она всегда «рисовала» сама), театром, больницей, манежем, оранжереями – приумножением своего уже очень большого в ту пору капитала; деловой корреспонденцией, а также перепиской с учеными, родными, друзьями; собственными литературными трудами. В воспоминаниях и письмах Уильмот в Англию сохранились не только любопытные подробности, но подчас и наблюдения более глубокие. Одно из них – об отношении Дашковой к религии – высвечивает новую грань этой сложной натуры. В кругу близких, рассказывает Мэри, Екатерина Романовна признавала, что считает многие догматы православной церкви совершенной выдумкой, а духовенство – подчас невежественным и безнравственным.
«…За всем тем она плакала во время церковной службы, и эта смесь суеверия с светлыми понятиями придавали ей поэтический характер; противоречия еще сильней оттеняли ее мощные и разнообразные силы».
Московский
На стенах висели картины, нарисованные самой хозяйкой, в некоторых комнатах стояли фортепьяно, было много книг и цветов. (Садом и оранжереей Екатерина Романовна неутомимо занималась до конца своих дней). Сохранилось ее шутливое письмо брату, относящееся к 1800 году, «Репорт от Вашего аглинского садовника Дашкавой», где вслед за самим «репортом» об окончании работ по разведению сада в селе Андреевском (поместье А. Р. Воронцова) шел длинный список практических рекомендаций, поражающих профессиональной осведомленностью.
Богатый духовный мир Дашковой, разнообразие ее интересов приоткрываются в ее письмах. В них обсуждаются политические, военные, светские новости, комментируются сообщения печати, русской и иностранной, новые достижения науки, медицины… Все эти сведения достаточно убедительно опровергают очередной исторический казус, где княгиня Дашкова выступает в роли маленькой, злобной и неудовлетворенной женщины. Сложный характер часто свидетельствует о том, что он просто есть!
Дашкова в одном из писем, адресованном Мэри Уильмот вспоминает характеристики, которыми наделяли ее «портретисты»: ее изображали самолюбивой, тщеславной, жестокой, беспокойной, алчной. Опровергая одно за другим эти обвинения, она заканчивает свое письмо таким признанием: «Наконец, вспомните, после мужа земным моим идеалом была Екатерина; я с наслаждением в пылкой любовью следила за блистательными успехами ее славы в полном убеждении, что с ними неразрывно соединяется счастье народа… Считая себя главным орудием революции, близкой участницей ее (Екатерины) славы, я действительно при одной мысли о бесчестии этого царствования раздражалась, испытывала волнение и душевные бури, и никто не подозревал в этих чувствах ни энтузиазма, ни истинного побуждения. Вспомните также о лицах, окружавших императрицу; это были мои враги с первого дня правления ее, и враги всесильные. После этого легко понять, за что и почему мои портретисты обезобразили Вашего друга, исказили истинные черты моего образа.
Мои знакомые и слуги, я уверена, отнюдь не могут обвинить меня в жестокости. Знаю только два предмета, которые были способны воспламенить бурные инстинкты, не чуждые моей природе: неверность мужа и грязные пятна на светлой короне Екатерины II.
Что же касается до скупости, кажется, нет надобности говорить, что этот порок свойствен только низкому уму, пошлому сердцу… Прощайте: простите моим клеветникам, пожалейте или презирайте их вместе со мной…».
Лукавит ли Екатерина Малая, обеляя себя перед потомками или искренне верит в то, что пишет, желая убедить и современников и впоследствии будущих читателей?
«Записки» Дашковой не историческое исследование. Ученый найдет в них фактические неточности, они субъективны и по многим оценкам, и по отбору материала; среди обширной мемуарной литературы есть произведения, которые рисуют несравненно более широкую картину русской действительности XVIII в. И все же это замечательный памятник культуры XVIII столетия, в равной мере принадлежащий и истории, и литературе, образец русского сентиментализма, с характерным для него стремлением к самопознанию и неприятием окостеневших норм действительности.