Воронограй
Шрифт:
— Торопить бы баб надо!.. — равнодушным голосом обратился Бунко к своим товарищам и, не ожидая ответа, направился к дверям опочивальни…
Он заглянул в терем.
У самой двери старая княгиня Софья заботливо укутывала одного из своих маленьких внуков.
— Поживей, боярыни, — умышленно громко обратился Бунко в старухе, — государь гневаться будет!..
Княгиня Софья подняла глаза и посмотрела на рязанца.
— Государыня-матушка, — прошептал Бунко, делая к ней шаг
Княгиня Софья быстро кивнула ему головой. Рязанец вышел из горницы.
— Копаются бабы, чтоб им!.. — произнёс он, зевая и садясь на скамью. — А что, братцы, к полудню-то, я чаю, будем в обители?…
Он сказал это так небрежно, что никто не придал значения его словам.
— К полудню-то как успеть, — отозвался один из сторожей, — к вечеру-то и то дай Бог!..
Разговор на этом оборвался. Через несколько минут им пришлось вести княгинь и боярынь вниз.
Бунко умышленно грубо два раза прикрикнул.
Когда Софья мельком взглянула на него, рязанец подал ей опять незаметный знак рукою.
Женщин усадили в каптану. Боковые занавески были плотно задёрнуты, и караульным — в том числе и Бунко- было приказано строго следить за тем, чтобы пленницы не сделали попытки выглянуть и подать по дороге кому-нибудь знак…
Волк был тут же.
Он успел в этот день сильно выслужиться перед новым государем, и тот перед отъездом поручил ему следить за всем в хвосте поезда.
— Коли что, сейчас скачи ко мне!.. — закончил князь Дмитрий, садясь на лошадь.
Волк, без шапки, держал государю стремя.
Поезд тронулся.
Проехали площадь, благополучно миновали ворота и через несколько времени двигались уже по тем самым улицам, по которым три дня назад проезжал великий князь…
У рогаток вышла было заминка.
Сторожа не согласились дать пропуск…
Когда князья Дмитрий и Иван подъехали к рогаткам, человек пять сторожей с фонарями в руках загородили им Дорогу…
— Что за люди?… Куда едете?… — раздались голоса сторожей.
— Государь и великий князь Московский на богомолье едет в обитель! — ответил за Дмитрия его стремянный, выезжая вперёд. — Отворяй скорей, не видишь, что ли?… — прибавил он и вытянул сторожа плетью по спине…
Ответ, конечно, поразил сторожей своей странностью.
— Ребята, великий-то князь не уехал разве третевось об утро, как мы на карауле были?… — удивлённо произнёс один из них.
— Как не уехать! Уехал! — уверенно подхватили его товарищи. — Тут как бы, Семён, не вышло чего… не ударить ли в било?
— А и то правда! — согласился Семён. — Государъ-то великий уехал, — обратился он к стремянному, — а ты
Сторож поднял свой фонарь, чтобы осветить лица всадников.
Но фонарь в ту же минуту выпал из его рук. Стремянный ударял сверху кистенём в голову и положил караульщика на месте…
Остальные четверо не успели опомниться, как были сбиты с ног и крепко связаны.
Княжеские челядинцы сами подняли рогатки.
Поезд выбрался за заставу.
Лошади пошли рысью.
Князь Дмитрий хотел поскорее добраться до обители.
Нетерпеливый и горячий, он всё ещё не мог успокоиться относительно своей участи. Пока брат Василий не был в его руках — дело ещё не было выиграно…
И он ехал волнуясь, время от времени перекидываясь словами с князем Иваном.
Можайский отвечал ему неохотно и коротко.
На душе у князя Ивана становилось всё тяжелее и тяжелее…
Он молчал и только смотрел, когда Дмитрий по-своему хозяйничал во дворце Василия.
«Боится, что не удастся, пожалуй… Спешит…»- с горечью и отвращением думал Можайский.
Молча смотрел он и на то, как обращался Дмитрий со своей тёткой и невесткой…
Он не мог говорить, потому что было уже поздно и бесполезно… Вместе с боярами князь Иван только что поцеловал крест новому государю и великому князю московскому, — что он мог теперь сказать?!
Да и Дмитрий резко переменился в обращении.
Пока ещё не вошли во дворец, пока Шемяка не знал, что все его враги захвачены, он был очень ласков, даже заискивал перед братом…
А после крестного целования в одну минуту всё изменилось…
Дмитрий заговорил по-другому: повелительный, резкий голос… даже походка и осанка стала другая!
С ним, с князем Иваном, которому почти всем обязан говорит свысока, бросает слова словно из милости!
А что-то ещё впереди будет?!
По тому, как Дмитрий обращался с тёткой и невесткой, мало мог Василий ждать хорошего от брата!
— О чём задумался, Иван? — перебил его размышления великий князь.
Можайский вздрогнул.
— Так себе, государь… о судьбе нашей думаю! — почти высказал он свою мысль.
«Иваном зовёт! — усмехнулся про себя Можайский. — Бывало, иначе как братцем и не назовёт, а теперь — на-поди!.. Да, меняются в удаче люди!.. А отчего бы, кажись? Доведись вот хоть бы ему, князю Ивану, быть теперь на месте брата — ни в чём бы, кажись, не переменился!..»
Так думал добродушный князь, и не подозревавший всей черноты намерений Дмитрия.
Между тем в хвосте поезда Бунко по-прежнему ехал возле каптаны, в которой везли княгинь с детьми.