Вороны
Шрифт:
— Ну, удивил! Спасибо и от меня, от матери за такую честь. Теперь ты всегда желанный гость в моем доме. Думаю, и за свадьбой дело не станет… Гардиния, что молчишь? Что как побледнела? Иль не люб тебе подарок жениха? Может, не хочешь его принять?
Вокруг раздались смешки и шутливые возгласы. Кто — то сказал, что если Гардиния не примет такой подарок, то найдется много желающих занять ее место. Оркасу последние слова пришлись явно по душе, но он постарался это скрыть, — его сосредоточенный взгляд зацепился за одну из картин. Пелагея жестко вставила, что ротозеев в их родне нет никогда
Глава 27
Пелагея зачерпнула ковшом воды, расстегнула ей рубашку. Мокрой тряпкой провезла по лицу, шее, груди… И ахнула. О боги! На тонкой и нежной коже дочери проступали большие темные пятна. Вся грудь в странных разводах, как — будто изнутри проступает чернота, где-то ярче, где-то светлее. Что же это? Мать беспокойно осмотрела руки, — и там те же уродливые отметины.
Пелагея выскочила на крыльцо, увидела играющего неподалеку Лукаса и позвала:
— Лукас! Поди сюда! Да поживей!
Мальчишка резво подбежал, задрал голову:
— Чего?
— Сбегай ка к Матроне, что на другом краю села живет. Скажи, что я прошу ее прийти к нам и как можно скорее…
Матрона была высокой и дородной женщиной, краснолицей, и, как и сама Пелагея, вдовой. Боги не дали им с мужем деток и все свое свободное время женщина ходила по селеньям и лечила людей. Знание ей передала одна старушка, к которой Матрона в свое время обращалась за советом. А некого было лечить, — помогала, чем могла. Просто так. В селе Матрона пользовалась большим уважением, и к ее мнению прислушивался даже старейшина Аргус.
— Здравствуй, Матрона. Проходи… — широким жестом пригласила хозяйка гостью в дом. — Спасибо, что пришла так скоро. Меда или молока…
— Не за этим, небось, звала. После попьем. Что стряслось то?
Пелагея не выдержала и залилась слезами:
— Напугалась до смерти! Не знаю, что и думать! Лежит холодная и … и …вся в пятнах … Что за напасть такая?
— Не горюй раньше времени. Где она?
— У себя… Спит…
— Ладно, слезы лить. Пошли, посмотрим…
Женщины прошли в покои Гардинии. Матрона тяжело села на кровать, откинула одеяло. Пятен, казалось, стало еще больше. Знахарка удивленно покачала головой и лишь развела полными руками.
— Даже и не знаю, что и сказать тебе, милая. Отродясь такого не встречала.
— Еще в прошлую субботу ничего не было, — сама ее в купальне намывала. Чиста была, как снег белый.
— Да, загадки… Чтоб кожа человека цвет меняла… Да так быстро…. Никогда о том не слыхала! И холодная она у тебя как лед, правда твоя. Уж не навел ли кто какую проказу из ревности…
— Дитятко мое… Растишь — растишь… Все сердце изболеется, пока вырастут. И уж вроде на ноги поставила, да и свадьба скоро, а тут такое … Я все на птицу думаю, — ворона мальчишки подбили, а та по глупости давай его отряхать…
— Может быть. Воронье племя рядом со смертью живет, смертью питается. Мало ли… Ты знаешь, что… За Шепталой пошли, что в дальнем селе живет к югу. Эта тоже из целителей, но больше
— Сейчас Вагаса попрошу, — кого-нибудь из сыновей пошлет.
— Да скажи, чтоб не мешкал. Плохи дела.
Матрона ушла. Запряженная повозка направилась на юг. Пелагея сходила проверить Гардинию, но та спала, как убитая. Женщина беспокойно потопталась по дому, вышла на улицу и стала дожидаться вестей. Дорога до того селенья неблизкая, — почитай, только к вечеру вернутся. Но сил оторваться от холма, за которым гонец скрылся, не было.
Стемнело. Прохладный воздух гулял над равниной, над холмами, над темным, вечно шумящим лесом. Пелагея накинула теплую шаль, снова взглянула на гору. Ей показалось или что-то движется? Да! Их повозка возвращается! Сердце сильно застучало, кровь прилила к щекам. Мать зажгла факел и поспешила навстречу.
Глава 28
С телеги слезла маленькая, круглая женщина лет пятидесяти. Одежда на ней была старая, залатанная. Она поклонилась хозяйке, грубым голосом обронила «где можно помыть руки». Нарисовав круг над головой, вошла в дом. Колючие маленькие глазки уперлись в хозяйку.
— Ты Пелагея будешь?
— Я самая. Беда у меня с дочкой. А что за беда — не ведаю…
— Серое облако страха стоит за твоими плечами, тебе плохо от того, да и мне не по себе. И в доме твоем болью пахнет и чем-то инородным. Отпусти страхи — нет от них никакого проку. Что суждено — сбудется. Но ни злого человека ни порчи я не чувствую здесь — уже хорошо. Покажи девушку…
Гардиния лежала на высоких подушках, чуть слышное, но ровное дыхание исходило из розовых губ. Лицо было бледным, но все таким же прекрасным. Темные волосы заплетены в густую косу ниже пояса. Тонкие красивые руки лежат поверх одеяла.
— Скажи мне, как ее зовут.
— Гардиния.
— Редкое имя, красивое. Как и она сама. Странный запах идет от нее. Значит, в ней причина.
Шептунья прислонила запястье девушки к своему лбу, повернула руку…. И отпрыгнула от девушки, как от чумной в другой конец комнаты. Ее изумленный, ошеломленный взгляд встретился с испуганным взглядом матери. Шептунья вздохнула тяжко, перевела взор на лежащую. Подошла, что-то зашептала Гардинии на ухо. Снова выразительно взглянула на мать. Пелагея стояла ни жива, ни мертва.
— Пятна видела?
— Да. Сегодня только и увидела.
— И давно она спит?
— Почитай, с утра. Утром же и упала без чувств. И в чем дело, — понять не могу… Она больна? Может, в город послать? Лекарств каких купить? Я на все согласна, только бы выздоровела…
— Ох! Все у нее в порядке… И не в порядке в то же время. И не в здоровье тут дело… Надо же… Чудо, что мне на моем веку такое увидеть довелось…
— Чудо?
— Присядь, Пелагея и выслушай, что я скажу тебе, — ничего скрывать не стану. Не за тем ты меня звала и не затем я в такую даль путь держала. И что скажу — меж нас двоих останется. Слово даю. А там уж поступай, как знаешь. Не в здоровье причина, а в том, что превращается она.