Ворошилов
Шрифт:
Давал
В том же 1938-м Ворошилов отдал на «съедение» Лаврентию Берии прославленного маршала Василия Константиновича Блюхера, кавалера орденов № 1 — Красного Знамени и Красной Звезды.
Приведу несколько телеграмм наркома обороны в ответ на запросы руководителей округов, флотов, армий разрешить им подвергнуть репрессиям подчинённых командиров и политработников, подозреваемых в военно-троцкистских антисоветских заговорах:
«Хабаровск. Блюхеру. Хаханьяну. На № 1587. Арестовать.
1 июня 1937 г. К. Ворошилов».
«Свердловск. Гойлиту. На № 117. Найти, арестовать и строжайше судить.
1 июля 1937 г. К. Ворошилов».
«Смоленск. Белову. Мезису. На № 475. Арестуйте.
1 июля 1937 г. К. Ворошилов».
«Владивосток. Кирееву, Окуневу. На № 2454. Уволить, а если есть подозрения, что он замешан в делах жены, арестовать.
21 июля 1937 г. К. Ворошилов».
«Ленинград. Дыбенко, Магеру. На № 16757. Разрешаю судить.
22 июля 1937 г. К. Ворошилов».
«Тбилиси. Куйбышеву, Ансе. На № 342. Уволить. На № 344. Судить и расстрелять. На № 346. Уволить.
2 октября 1937 г. К. Ворошилов»...
Черушев пишет, ему непонятно отношение Ворошилова к людям, с которыми он ещё недавно работал вместе, рука об руку, со многими из них тесно общался два десятилетия, начиная с революции и Гражданской войны. Почему они вдруг стали заклятыми врагами советской власти? И стали ли таковым в действительности? Надо же разобраться. Нет, Ворошилов этого не делает, он всецело полагается на НКВД.
По свидетельству Черушева, в секретариат Наркомата обороны в 1937-м и в последующие годы поступали ежедневно десятками, сотнями письма от брошенных подручными Ежова в тюремные подвалы, исправительно-трудовые лагеря военачальников, от их родных, близких, от товарищей по службе. Письма эти — упования к любимому наркому, который спасёт обречённых на гибель зачастую ни в чём не повинных заслуженных военных людей. Их слали Ворошилову со всех концов Советского Союза. Писали либо из тюремных камер узники, ждущие решения своей участи, либо уже осуждённые, из лагерей, ссылок и поселений. Содержание писем репрессированных одинаковое:
«Дорогой Климент Ефремович!
Помогите справедливо разобраться с моим делом, на мне вины нет... Спасите от произвола органов НКВД».
Родители, жёны, дети арестованных умоляли первого маршала страны, члена сталинского Политбюро:
«Вы же знаете моего сына... [мужа... отца...] Вы же можете помочь ему! Одно ваше слово в его защиту, и дело будет пересмотрено...»
Черушев с великим сожалением говорит, что Ворошилов
Но у Ворошилова был большой секретариат, там же письма как-то обрабатывались, и некоторые из них наверняка наркому докладывались. Известно ведь, что он был ознакомлен с письмами-просьбами находившихся в заключении комкоров Александра Тодорского, Николая Лисовского, Степана Богомягкова, коринженера [283] Якова Фишмана, корветврача [284] Николая Никольского, корпусного комиссара Якова Волкова.
При написании книги Черушев просмотрел в архиве Главной военной прокуратуры большое количество дел надзорного производства на арестованных и осуждённых в 1937—1938 годах Маршалов Советского Союза, командармов 1-го и 2-го ранга, армейских комиссаров 1-го и 2-го ранга, комкоров, корпусных комиссаров и им равных. На документах дел, кроме запросов на согласие ареста, он не обнаружил пометок, сделанных Ворошиловым. Ни одного обращения арестованных военнослужащих к наркому обороны (в том числе Тодорского, Лисовского, Богомягкова, Фишмана, Никольского, Волкова), ни одного письма членов семей не коснулось перо Климента Ефремовича. Есть подчёркивания (карандашные и чернильные), но они все сделаны или рукой следователя, или надзирающего прокурора.
283
Коринженер — сокращённое название должности «инженер корпуса» и воинское звание.
284
Корветврач — сокращённое название должности «ветеринарный врач корпуса» и воинское звание.
Как же так? Главному военному начальнику безразличен комначсостав страны... Он глух и нем к судьбам и боли тысяч своих подчинённых...
Ужасный век, ужасные сердца...
Как прав А. С. Пушкин, раскрывая в своих «Маленьких трагедиях» философский смысл истины жизни, вечные законы человеческого бытия, убеждая нас в том, что из века в век идёт борьба. Разжигают её алчность, жадность, скупость, человеконенавистничество, праздность, трусость, зависть и другие человеческие пороки.
Незнаменитая Финская кампания
1939—1940-е годы. Для руководства и народа Советского Союза они были временем тревог и испытаний, как внутренних, так и внешних. Внутри страны ещё не прошёл болезненный синдром Большого террора. Внешние отношения с западными державами строились на грани риска: в чём-то СССР выигрывал, в чём-то проигрывал.
В 1939-м (весна — осень) произошёл военный конфликт с японцами на реке Халхин-Гол. 23 августа был заключён Договор о ненападении между Германией и Советским Союзом. Тогда же к нему был подписан секретный дополнительный протокол Молотова — Риббентропа, в котором Германией было обещано не вмешиваться в какие-либо конфликтные ситуации, которые могут возникнуть у Советского Союза с Эстонией, Латвией, Литвой и Финляндией.
Наше правительство стремилось создать альянс четырёх держав: СССР, Англии, Франции, Польши, чтобы решить вопрос коллективной безопасности в Европе, но страны отказались от советского предложения. Это была серьёзная политическая ошибка Запада; если бы Четверной союз государств осуществился, Гитлер не развязал бы Вторую мировую войну.
2 сентября Германия вторглась в Польшу, началась её оккупация немцами. Полный захват польской территории означал установление Третьим рейхом общей границы с Советским Союзом.