Ворота из слоновой кости
Шрифт:
Это обмундирование безоговорочно свидетельствовало о том, что он вновь находится по ту сторону ворот из слоновой кости, откуда прилетают только лживые сны... Если бы он действительно, в реальности, перенесся в прошлое, неведомо каким образом заставив таки заработать персональную машину времени, то стоял бы сейчас голышом на ночном морозце, превращаясь в снежную бабу без ведра и с поникшим подобием морковки... Раздобыть такую одежду здесь, в лесу, он никак не мог.
Правда, оставалась еще слабая надежда на то, что тандем Сулимов-Иванов – или Иванов-Сулимов – все-таки не посвятил его во все детали науки хрононавтики, и на самом деле при перемещении в прошлое одежда, в которой стартует хрононавт,
С какой целью?
Предположение это не выдерживало никакой критики – скорее всего, продолжались виртуальные игры – или же вообще окружающее было не чем иным, как предсмертными – а то и постсмертными! – видениями, и он, Андрей Кононов, успешно и безнадежно подыхал сейчас, в данный момент, в адских столичных подземельях, где правили Аид-Сулимов и Гадес-Иванов, единые в двух лицах... Гадес... Оба они гадесы... гады... Просто – гады!
«Да пошли вы все в задницу! – с внезапной злостью подумал Кононов, тыча носком то ли виртуального, то ли реального сапога в податливый снег. – Не все ли равно, в реальности я нахожусь или в иллюзии? Может, вся жизнь наша – иллюзия, майя, сон какого-нибудь упившегося небесного чудовища... Я здесь – значит, вперед, к шару. И если две эти суки сейчас за мной наблюдают – пусть наблюдают! Пусть себе играют, поступать-то я буду так, как я хочу. А хочу я забраться в это шар и пообщаться с марсианами. Поживем среди иллюзий... Собственно, именно в иллюзиях и живем... И хватит терзаться раздумьями и сомнениями, чай не принц датский и не студент Родион... Проще нужно быть, Андрюша, проще, как ребята в боевиках... Нижнюю челюсть выпяти, набычься – и вперед! В мае жить – по-майски выть...»
Он сплюнул в девственный снег и собрался было шагнуть вперед, но так и не шагнул, а развернулся на месте, чтобы посмотреть, есть ли сзади какие-то следы.
Следы были. Цепочка мелких тонких ветвистых следов поперек дороги. То ли синица прогулялась по снегу, то ли снегирь...
И другие следы тоже были. Отпечатки рубчатых подошв, глубоко вдавленные в снег, довольно четкие, только с чуть смазанными «хвостами» у пяток – тот, кто прошел здесь, не чеканил по-строевому шаг. Следы тянулись со стороны турбазы, перекрывая накатанную лыжню у обочины и пятная голое по-зимнему поле.
Кононов выставил вперед правую ногу, придавил снег, сделал шаг в сторону и сравнил отпечатки. И не обнаружил никакой разницы. Судя по всему, он вынырнул на поверхность вовсе не в этой точке пространства-времени, и если даже его и привезли или принесли – то не сюда, не на эту дорогу. Сюда он, выходит, пришел сам... Или двуглавое чудовище по кличке Сулимов-Иванов опять немножко пофантазировало?..
Немного поколебавшись и прочувствовав, каково было несчастному Буриданову ослу, Кононов все-таки сделал выбор и направился к турбазе, вдоль собственных следов, – любопытно было узнать, откуда они ведут. Какое-то двадцать пятое чувство подсказывало ему, что марсианский шар никуда от него не денется. Снег в поле был плотный, слежавшийся, он вполне выдерживал кононовские семьдесят с лишним килограммов; к тому же, местность была возвышенная, открытая всем ветрам, и снежный слой оказался неглубоким – то тут, то там торчала над ним черная стерня. Минут через пять ходьбы вдоль отпечатков рубчатых подошв, Кононов обнаружил и еще одну лыжню, сбегающую с пригорка и дугой ускользающую в белые просторы. Отпечатки зимних сапог пересекали лыжню, и Кононов тоже пересек ее и сделал еще десятка два шагов.
И остановился. Потому что следы обрывались – и вокруг мягко белел нетронутый снег.
«А чего ты хочешь от иллюзии?» – спросил себя Кононов. Пожал плечами, сам себе демонстрируя собственное равнодушие ко всем этим штучкам-дрючкам... но в душе у него сделалось холодно и неуютно, словно там, в душе, тоже простиралось ночное зимнее поле с ведущей из ниоткуда цепочкой следов.
Потоптавшись на месте, он бросил неприязненный взгляд на ни в чем неповинную спутницу Земли и побрел назад, к дороге, тщетно пытаясь заставить себя не заниматься поиском ответа на только что обнаруженную загадку.
«Спишем все на Сулимова с Ивановым», – наконец решил он, но эта мысль не принесла облегчения.
Впрочем, он тут же забыл о ней – его внимание привлек новый штрих в загородном пейзаже. Точнее, штрих этот к пейзажу не относился, потому что был не кустом, сугробом или деревом, а человеческой фигурой. Фигура появилась в отдалении, на пригорке, скрывающем турбазу, и начала движение под уклон; судя по характеру движения, любитель ночных прогулок перемещался на лыжах.
«Сергей!..»
Замерший на месте соляным столбом Кононов почти не сомневался в том, что это именно его брат. То ли виртуальный, то ли реальный. Уже без вернувшегося на турбазу сопровождающего, как его там? Виталика? Нет, кажется, Вадика... да, Вадика Соколова.
Сулимов утверждал, что Сергей здесь не появится, но он появился. Что, руководитель седьмого отдела вновь брал пример с дьявола – отца лжи? Или – в очередной раз нафантазировал? С какой целью?
Прежде чем ночной лыжник преодолел расстояние от вершины пригорка до ровного поля, Кононов подобрал убедительный, вроде бы, ответ на этот вопрос.
Ответ был таков: его, Кононова, переместили сюда, в новогоднюю ночь на первое января две тысячи восьмого, для того, чтобы он ликвидировал Сергея. Здесь, в зимнем лесу. Придушил нетрезвого компьютерщика, отметившего Новый год в веселой компании, – и концы в воду... Вернее, в снег. И марсиане останутся с носом... Возможно, шла новая игра. И, возможно, вовсе не виртуалка это была, а самая что ни на есть реальная реальность.
«Зачем же так мрачно? – спросил себя Кононов, наблюдая за медленно приближающимся к нему лыжником. – Душить шарфом, закалывать лыжной палкой... С киношным хрустом сворачивать шею... Есть ведь и другие способы помешать Сереге добраться до шара. Не такие кровожадные...»
Не убивать, а не пустить. Такая постановка вопроса Кононова устраивала – внутрь марсианской машины он был намерен проникнуть сам, без Сергея. Может быть, на том все и устаканится, и навсегда уберутся эти жукоглазые восвояси, в свои красные пустыни с пирамидами и Великим Сфинксом Сидонии.
Манера передвижения у лыжника была весьма своеобразной – его хорошо покачивало, будто не поле раскинулось вокруг, а штормящее море, и еще он то и дело словно бы спотыкался и поспешно выбрасывал вперед лыжные палки, а потом наваливался на них, подтягивая так и норовящие остаться позади ноги. Короткая куртка лыжника была распахнута, зимняя шапка сбилась на затылок, и он был настолько поглощен процессом перемещения по лыжне – а точнее, процессом сохранения равновесия, – что, кажется, и не замечал Кононова. А может быть принимал его за одинокое дерево или обломок какого-нибудь столба. Или за репер...