Воротиться нельзя влюбиться!
Шрифт:
— Просто сижу, — невозмутимо ответила я.
— Просто сидишь? В шкафу?
— Да, именно, — уверенно кивнула я.
— Интересно, почему же? — саркастично спросил он.
— Потому что могу!
Князь вперился в меня немигающим взором чёрных глаз, обрамлённых ресницами, такими же длинными, как его самомнение, и густыми, как его мнимое равнодушие. Наверное, если бы я подалась в его сторону всего лишь на несколько сантиметров, то дотянулась бы до его губ. Хотя с чего бы мне это делать? Целоваться с князем мне решительно не хотелось. Решительно! Решительно,
— И зачем же ты это делаешь? — процедил Влад.
— Как зачем? Ради удовольствия! Я как в светлицу первый раз вошла, сразу отметила, какой тут шикарный шкаф. Дай, думаю, посижу в нём, пока не запретили. А то у вас, знаете ли, всё запрещено! — фыркнула я. — Колдовать запрещено, посуду бить запрещено, даже рубашки носить… и то запрещено! Что, в шкафах теперь тоже сидеть запрещено? — с вызовом посмотрела я на любителя наказаний.
— Ты... — выразительно выдохнул он, а потом подмигнул. И ещё раз. Только на третий раз до меня дошло, что у него начался тик.
Нет, вы только посмотрите, какие мы нежные!
— Закройте за собой дверки с той стороны, — важно проговорила я и повелительно махнула рукой. — Вы мне мешаете сидеть в шкафу. Это занятие требует умиротворения и одиночества, а вы дышите слишком натужно и громко.
Князь резко втянул воздух, ноздри орлиного носа затрепетали, а аристократически бледное лицо покрылось румянцем ярости.
— Я требую, чтобы ты рассказала, что именно успела наболтать и наобещать кикиморам и болотницам!
— Ну знаете ли… — протянула я. — Вам для начала надо успокоиться. Я очень не люблю мужские истерики.
Тик у князя усилился, и в какой-то момент я даже испугалась, что он меня всё-таки прибьёт до того, как исполнится пророчество. И даже решила, что можно его и поцеловать, чтобы отвлечь от кровожадных мыслей. Но пронесло.
— Будь по-твоему, ведьма, — вдруг спокойно ответил он и захлопнул шкаф.
Я осталась одна в темноте, и только тонкая полоска света между дверками свидетельствовала о том, что снаружи есть жизнь. Жизнь, судя по звукам, чеканным шагом удалялась прочь и, кажется, вовсе покинула выделенные мне покои. Спрятав зеркальце в уже привычное место за пазуху, ручкой за пояс, я пригладила волосы, поправила юбку, сделала лицо кирпичом и с достоинством вылезла из шкафа.
— Неужели уже насиделась? — ядовито спросил князь.
А я так надеялась, что он уйдёт, но нет. Развалился в кресле, неприлично широко расставив мускулистые ляжки. Фу таким быть!
— Верно. В шкафу посидела, теперь пойду в туалете посижу, — всё также невозмутимо ответила я. — Только советую вам туда не врываться. Ни в то время, пока я там сижу, ни ещё минут пятнадцать после этого. У нас, красных девиц, знаете ли, свои маленькие секретики есть.
Высоко подняв голову, прошествовала мимо него к нужной двери и скрылась в спасительном уединении ванной комнаты.
И что теперь делать? Вряд ли князь просто забудет об этом разговоре. Нужно придумать, как сделать так, чтобы он отстал! И свои завораживающие глаза и ярко очерченные губы куда-нибудь от меня дел, потому
Примерно полчаса спустя я выглянула из туалета: в спальне никого уже не было. Воспользовавшись моментом, оделась и тихонько выскользнула на улицу. Вряд ли князь станет искать меня среди хозяйственных построек.
— Привет, Раджа, — зашла я в конюшню. — Как ты тут?
— Одиночество обусловлено не отсутствием людей вокруг, а невозможностью говорить с людьми о том, что кажется тебе существенным, или неприемлемостью твоих воззрений для других, — грустно выдохнул скакун.
Из соседнего денника на него заинтересованно поглядывала вороная кобыла, слушая очень внимательно.
— Ясно. Значит, скучно одному.
— Встреча с самим собой принадлежит к самым неприятным, — многозначительно изрёк конь.
— Это точно… Может, на прогулку тебя вывести?
На это Раджа возражать не стал, или просто подходящей цитаты не нашлось. Встрепенулся и посмотрел на меня с затаённым ожиданием. Я открыла денник и поманила его за собой под расстроенное ржание вороной кобылицы. Ну уж нет, за другую лошадь я ответственность не возьму.
Выйдя во двор, скакун задрал грустную морду к небу, ловя ею снежинки.
— Ваш взор станет ясным лишь тогда, когда вы сможете заглянуть в свою собственную душу.
— Это да, — согласилась я. — Но что делать, если в душе такой раздрай, что страшно туда заглядывать?
— Человек — это животное, которое сошло с ума. Из этого безумия есть два выхода: ему необходимо снова стать животным; или же стать большим, чем человек... — ответил конь.
— Думаешь? — с сомнением протянула я. — Считаешь, я просто должна принять свою судьбу?
— Если мы не осознаем, что происходит у нас внутри, то извне нам кажется, что это судьба.
— И что мне делать? Исполнить пророчество? Пожертвовать своей жизнью ради волшебства Явомирья?
— Я не то, что со мной случилось, я — то, чем я решил стать, — сказал Раджа, и на душе у меня снова заскребли доценты-коммунисты.
— Но как на это решиться?.. Это ведь… страшно… Жизнь у меня одна, и отдавать её за чужое волшебство — слишком расточительно, — задумчиво проговорила я, утыкаясь лицом в конскую гриву. — Я же столько всего не успела. На море не была, манго не попробовала, «Игру Престолов» не дочитала, ни на один концерт не сходила, не влюблялась ни разу…
Слёзы сами навернулись на глаза.
Если бы только был другой способ!
Меня вдруг осенило. Зеркало! Надо бы попробовать узнать, а вдруг оно сможет перекрыть каналы между мирами? Смогло же оно как-то меня сюда перенести… Или не по силам задачка?
Вдруг Раджа склонился передо мной очень низко.
— Ты хочешь меня покатать? — удивлённо спросила я, погружая пальцы в жесткую белую гриву.
Ответа не последовало, конь только сильнее приклонился к земле, и я несмело взобралась ему на спину. Без седла и уздечки было как-то страшно, но и любопытно при этом. Гарцуя по двору, Раджа с каждым шагом становился всё веселее, словно заново обретал вкус к жизни.