Воровская корона

Сухов Евгений Евгеньевич

— Кирьян, богом прошу, дай подняться. Не унижал бы немощного старика.

Удар подошвы пришелся колченогому в нос. Старик ухнул, сплевывая кровь, и проскулил:

— Напрасно ты, Кирьян… Без меня ты не выйдешь. На всех дорогах чекисты.

— Первый вопрос… За сколько же ты все-таки продался, старая гнида?

Колченогий обиженно протянул:

— Кирьян…

— Просто так ты ничего не делаешь!

Носок сапога пришелся прямо в открытый рот. Старик выплюнул остатки зубов вместе со сгустками крови и прошепелявил:

— Напрасно ты так…

— Что ты им сказал?

В этот

раз колченогий голову не поднимал. Уткнувшись лицом в пол, заговорил:

— Ты же знаешь, Кирьян… как я к тебе относился… Я всегда говорил, что этот парень далеко пойдет, и не ошибся… А тут третьего дня ко мне эти заявились, — мотнул он головой в сторону громил. — Будто бы при тебе денег много будет. Все же знают, что ты золотишко да камешки собирал, вот они и предложили пощипать.

— А ты сам им сказал, что я к тебе приду.

Железная Ступня отвечал не сразу.

— Есть грех… Заменжевался я… Слабину дал, вот и проболтался, — виновато протянул колченогий. — Но то не со зла, бес попутал!

Дарья, прикусив губу, сидела молчком. Кирьян взглянул на нее мельком и не без удовольствия отметил, что держится барышня молодцом. Другая на ее месте подняла бы визг, всю округу бы переполошила, а эта… застыла, словно памятник!

Может, она еще просто от шока не отошла?

— Я задал вопрос, — сурово процедил Кирьян. — За сколько?!

— Они обещали дать мне треть, — наконец выдавил старик.

Кирьян усмехнулся, бросив окурок на спину старика.

— Ах, вот оно что… Зная тебя, мне думается, что тебе этого было бы с гулькин хрен. Уложил бы всех троих, а денежки себе бы захапал. Ведь не впервой же, ведь так?

— Кто из нас не без греха, — вздохнул колченогий.

— А кто это меня кистенем-то хотел накрыть?

— Никанор Зубатый, — ответил старик. — Это они его привели. Сущий мокрушник! Варнак!

Кирьян невольно усмехнулся, посмотрев на распластанного старика.

— Варнак, говоришь! А что же это он так опростоволосился? Ему бы милостыню на паперти просить, а не кистенем размахивать, — хмыкнул жиган.

— Раньше времени остограммился, вот рука и дрогнула, — пояснил Железная Ступня.

— Трезвым надо на дело выходить, это верно, — признал жиган. — Ладно, старик, считай, что тебе повезло. Брать на себя четвертую душу за ночь — это перебор! Ты мне ксивы обещал. Где они? — по-деловому осведомился Кирьян. — Достанешь, тогда спишу тебе твой грех… Только не откажи, сам болтал, что у тебя провода натянуты.

Старик воспрянул:

— Кирюша, милок!.. Да я для тебя не только документы, я тебя до самого большака провожу, коли пожелаешь.

— А потом кистенем по кумполу? Нет уж, уволь! — воспротивился жиган. — Как-нибудь сам доберусь. А вот мандат выправи. Маткой наружу вывернись, но сделай!

— Кореш мой здесь рядом живет. У него бланки и печати есть, любой документ сварганит!

— Понятно, — протянул Кирьян. — Ну, чего разлегся, старый мерин? Поднимайся! К другану твоему пойдем. Или тебя пинками поторопить?

Старик утер окровавленный нос и стал подниматься.

— Напрасно ты, Кирьян, старика-то обижаешь. Нету в случившемся моей вины. Не моя это затея. Думаешь, мне, старику, много надо, что ли? Мне скоро ведь на покой.

Кирьян

зло скривился:

— Что же тогда тебя, Иуду, продаться заставило?

Колченогий поднялся. Взял со стола полотенце и бережно приложил его к разбитому рту. Укоризненно покачал головой — на полотенце остались красные разводы.

— Думал, своими зубами до глубокой старости жевать буду, однако не судьба… И насчет Иуды — это ты зря, — голос старика дрожал от обиды. — Немного надо, чтобы деда напугать. Приставили перышко к горлу и сказали: делай так, как мы прикажем. Мне хоть за седьмой десяток перевалило, а жить-то страсть как хочется. Не букашка же!

Жиган усмехнулся:

— Это верно, что не букашка! Паук ты ядовитый. Вот взять бы тебя да каблуком раздавить, чтобы не смердел. Ну да ладно, живи себе пока! Чего враскорячку встал, старый хрен? К двери давай топай!

Вышли из избы. Вокруг стояла мгла. Лишь в конце улицы робким мотыльком билось в небольшое оконце пламя свечи.

— Я сейчас коня запрягу, — предупредил старик, — нам хоть и недалеко, но куда мне, колченогому, за вами-то, молоденькими, поспеть, — посетовал дедуля. — Вы-то все прыткие.

— Старик, я тебя сразу предупреждаю, если что-нибудь выкинешь… я из тебя весь смердячий пар выпущу.

— Кирьянушка, родненький ты мой, я ж тебя понимаю, — запричитал Железная Ступня. — Разве возможно! Эх, душа ты человек! Почему же мы раньше с тобой не сошлись? Мы бы с тобой такие дела заварили, что самому Горынычу сделалось бы завидно.

— Старик, ты бы костыли свои поднимал да побыстрее бы ими двигал. У меня терпение-то не железное!

— Сейчас, сейчас, милок, — затопал Железная Ступня в конюшню. — Лошадку только запрягу… Ах ты, милая моя… застоялась. Думаешь, наверное, в какую такую темень тебя хозяин гонит? — похлопывал он пегую лошадку по холке. — А надо, дорогая ты моя, — ласково приговаривал он, накидывая хомут ей на шею, — хорошему человеку подсобить, не могу же я его без подмоги оставить… Только ты на меня не обижайся. Я тебе подпругу подтяну, чтобы ничего не врезалось. А потом старый твой хозяин овсом тебя накормит отборным.

Кирьян молча стоял за его спиной и не сводил внимательного взгляда с рук старика. Но нет, колченогий не рыскал в поисках оружия по углам, не выхватывал из портков пистолета, а только с нежностью поглаживал растревоженную лошадку.

— На телеге поедем… Авось не растрясет… Я еще сена под зад постелю, чтобы косточкам не так жестко было, — пропел сердобольный старик.

Кирьян лишь усмехнулся:

— Ну, постели, ежели не жалко.

Железная Ступня укоризненно качнул головой:

— Кирьян, да для тебя мне ничего не жалко. — Он ухватил огромный ворох прелого сена и бережно расправил его на телеге. — Как на духу говорю. Э, пошла, милая, — ухватив лошадку под уздцы, старик повел повозку со двора. — А это для дамы, — положил он поверх сена мешковину. — Да вы не стесняйтесь, барышня, — заботливо протянул старик. — У нас ведь все по-простому, чай, не в господских хоромах. Здесь сено, вон там — навоз. А здесь, извините меня покорнейше, — показал он рукой в сторону узкой деревянной будки, — дерьмо-с. Вот так-с! Так и живем. — И совсем по-молодецки запрыгнул на телегу.