Воровство и обман в науке

Бернатосян С. Г.

Говорят, что, когда Нильс Бор узнал от Отто Фриша об обнаруженном Ганом новом физическом явлении с огромным выделением энергии, он поначалу тоже окаменел и даже утратил дар речи. Первое, что он произнес, придя в себя и хлопнув ладонью по лбу, было следующее: "Как мы могли только это просмотреть!" А когда Бор, с трудом переварив сенсационную научную новость, преподнес ее коллегам на международной конференции по теоретической физике, то многие из присутствующих в шоке посрывались со своих мест и долго не могли успокоиться, в суматохе перебивая друг друга. Затем, забросив свои дела, все возжелали лично увидеть процесс ядерного расщепления и ринулись в лаборатории.

Да что говорить о метаниях и неверии в очевидное тогда еще совсем молодых ученых,

когда такой маститый авторитет в физике, как Эрнест Резерфорд, до последних лет жизни сомневался в реальности практического использования энергии своего "детища" — атомного ядра. "Всякий, кто видит в превращении атома источник энергии, — выразил он в 1937 году за месяц до своей кончины свою точку зрения, — болтает чепуху". Не вязалось с его ученостью и "убийственное" заключение по поводу теории относительности: "Это всего-навсего чепуха, и не было особой нужды в ней для нашей работы".

Настоящий душевный кошмар пережил в конце двадцатых годов нашего столетия один из основателей квантовой механики Поль Дирак. Составив сложное волновое уравнение, описываюшее движение электрона, и решив его, Дирак теоретически вплотную подошел к вопросу о существовании первой из античастиц — позитрона. Но он никак не мог взять в голову, что такая античастица реально существует. Внутреннему противоборству Дирака пришел конец лишь в 1932 году, когда американский физик Карл Андерсон обнаружил в космических лучах позитроны, за что был удостоен Нобелевской премии. Вина или беда Дирака в том, что он сам отверг свою идею? Скорее, беда. Сделать открытие ему помешало безупречное знание классических законов физики, из пут которых он так и не смог освободиться.

Приемлема и другая версия. Дирак, подобно Планку и Кантору, стремясь выйти из-под мощного прессинга критики и не находя убедительных ответов на возражения оппонентов, намеренно изменил своему замыслу и стал вести себя как самый злейший враг самому себе. Неадекватно поступил и другой неоспоримый авторитет в области квантовой механики, Вольфганг Паули, вызвав бурю негодования на своего коллегу, когда созданная им теория электронов навела того на мысль о существовании позитронов.

Кстати, Вольфганг Паули, раздираемый внутренними противоречиями насчет "бытия" элементарных частиц нейтрона и нейтрино, в конце двадцатых годов текущего столетия пригласил к себе на работу в Цюрихский политехникум молодого и перспективного физика Р. Кронига, поставив перед ним единственную задачу: противоречить во всем его мыслям, взглядам и идеям. Странность? Да. Но вполне объяснимая. Из истории теоретической физики хорошо известно, что именно противодействие многих ученых, в том числе и Бора, позволило учению о квантах довольно быстро найти "неуловимую" элементарную частицу нейтрино. Не случайно же говорят, что в споре рождается истина. Разумеется. И произошло с другими, но и с самим собой. Вот так-то! Наводили молодые лбы тень на плетень, а затем энергично начинали с этой тенью бороться.

Представляя "изнутри" историю становления квантовой физики как науки, нельзя не упомянуть о событиях, связанных с открытием спина электрона. Чтобы построить полную модель атома, Вольфганг Паули чисто теоретически ввел для описания свойств электрона четвертое дополнительное квантовое число, о чем не замедлил сообщить в печати. Заметив эту статью и детально ознакомившись с ней, молодые физики, ученики Эренфеста из Лейденского университета Джордж Уленбек и Сэмюэл Гаудсмит, тотчас высказали предположение, что четвертое квантовое число дает представление о вращении электрона вокруг своей оси, и опубликовали в том же журнале свои соображения. (Правда, подобно Гану, чуть было не забрали обратно готовую к отправке корреспонденцию назад.)

Трудно описать реакцию ученого мира, в том числе и крупнейших физиков, на их "выходку". Особенно безжалостен был по отношению к молодым ученым… Паули. Если бы не Эренфест, Уленбек и Гаудсмит, пожалуй, не смогли бы выдержать эту атаку больших умов и, вероятнее всего,

под их психологическим давлением совершенно порвали с наукой. Отчаявшись, они даже пробовали изъять статью из редакции. Обоих вывел из стресса учитель, обронив фразу: "Вы еще оба достаточно молоды, чтобы позволить себе сделать глупость". Показательным же в этом "сюжете" является то, что Паули, который своими работами в буквальном смысле слова натолкнул Уленбека и Гаудсмита на открытие спина электрона и сам стоял вплотную к нему, с фанатичным упрямством опровергал саму идею о наличии спина, даже после получения экспериментальных и расчетных подтверждений.

Что же получается? А то, что и Планк, и Дирак, и Паули, эти маститые теоретики, то и дело возбуждая революционные настроения в науке, по своей натуре вовсе не были революционерами, а скорее, наоборот, тяготели к стану "убитых" консерваторов. Будучи объективно созидателями, они, ведя ожесточенное единоборство с самими собой и драматически переживая собственные открытия, оказывались в роли разрушителей, направляя всю свою интеллектуальную мощь на то, чтобы уничтожить плоды своих трудов и опровергнуть собственные научные воззрения.

Даже дальновидный Пауль Эренфест, который в переломные для теоретической физики дни успел схватить за ворот "у самого порога пропасти" ценные идеи Планка, а также не дал утопить Уленбека и Гаудсмита, не раз проявлял близорукость, дистанцируясь от работ с "ослабиной", среди которых, естественно, попадались и явно заслуживающие внимания. Эйнштейн, например, считал губительным для Эренфеста то, что "его критические способности опережали способности конструктивные". И был прав, так как из-за этого недостатка Эренфест не додал науке всего того, на что был способен его гениальный ум.

Вместе с тем этот ученый всегда был в курсе самых важных событий, предугадывая рождение новых перспективных направлений. Он творил, дискутировал, оппонировал, возражал, кидался ради выстраданных идей "на амбразуры". Но чаще боролся с самим собой, оберегая науку от лженаучных теорий, ошибочных выводов и установок. С целью точного поражения "мишеней" он таскал с собой цейлонского попугая, которого обучил своей коронной фразе: "Aver meine Herren, das ist keine Physik", что означало: "Но, господа, ведь это не физика!", и даже выставлял своего любимца как оригинального участника дискуссий в крупном научном центре Геттингене, когда обсуждались спорные вопросы зарождающейся в тот период квантовой механики. Но от собственных заблуждений его не мог спасти даже заносчиво выдрессированный попугай.

Какое раздвоение души, какая разноголосица во взглядах! Какое жуткое желание добраться до истины! И в то же время, какая глубокая вера в незыблемость основных законов природы! Аристотель говорил, что сомнение и противоречивость в сознании есть начало мудрости. И не только мудрости в познании мира, но и еще много чего.

Обращаясь к библейской тематике, можно найти аналогичный Эренфесту и ему подобным образ — раздираемого сомнениями и страстями апостола Павла. Вначале, являясь злейшим врагом учения Христа, Савл, таково было мирское имя апостола, лично возглавлял карательные операции против его приверженцев. Но в один прекрасный день на него нашло озарение. Поняв, "на кого руку поднимал", Савл поменял и имя, и свои взгляды. С обновленной душой, в которой поселился, наконец, мир, он пошел столь же самоотверженно служить Господу, как некогда отвергал его, лишь бы хоть тенью своей коснуться истины. Он отрекся от самого себя во имя Спасителя, посвятив всю оставшуюся жизнь искуплению греха. В поступках многих выдающихся людей прослеживается та же линия самоосуждения. "Приговор, выносимый мною самому себе, — писал французский философ средневековья Мишель де Монтень, — гораздо строже и жестче судебного приговора, ибо судья применяет ко мне ту же мерку, что и ко всем, тогда как тиски моей совести крепче и беспощаднее". Интересно, что даже в подходе к наказанию великие мыслители проявляли яркую индивидуальность и неповторимость.