Ворожей Горин – Зов крови
Шрифт:
— Пипец ты можешь подбодрить! — угрюмо ответил я. — Тогда зачем все это? Дал бы мне с Радмилой в подъезде поручкаться, да и концы в воду. Ты ж ничем мне лично не обязан, ни в чем передо мной не клялся.
— Я же говорю, мы не людям служим. Мы существа силы и от нее исходим. Я, так сказать, частичка того, что в тебе обитает. Из нее изначально вышел, из нее изначально соткан. Если совсем упростить, то я — часть тебя. А перейди сила Радмиле — стану ее частью. А мне этого ох, как не хочется. Вот и заступился я. Не столько за тебя, сколько
— А чего плохого Радмиле служить? Девчонка она вроде симпатичная, пахнет вкусно.
— Девчонка… — фыркнул кот и натурально сплюнул на снег. — На самом деле она исчадие ада. Она и доченька ее, Пелагеюшка. Кстати, не знаю, предупреждала ли тебя моя хозяйка, нет ли, только Пелагея много хуже Радмилы. Тебе еще крепко повезло, что за силой именно Радмила пришла. Она работает с душой, с огоньком, дочка же ее вообще без царя в голове. Явись по твою душу она, тут бы уже пол-Москвы трупами усеяно было.
— Да уж… — задумчиво протянул я. — Получается, у меня действительно шансов нет. Если уж я не смог толком Радмиле сопротивляться, то той, второй, отмороженная которая, и подавно не смогу ничего противопоставить.
— Да, Григорий, — печально согласился со мной кот. — Вот я и говорю, что у тебя есть только один вариант — уйти из жизни добровольно да силу свою кому-нибудь другому отдать.
— А зачем мне это делать так рано? Я, может, посопротивляться хочу. Зачем же без боя сдаваться?
— Эх-хе-хей, — печально протянул кот Василий, — я о том и толкую, Григорий. Ты думаешь, как человек. Более того, как мужчина ты думаешь. Это только в человечьем мире есть возвышенное представление о геройстве. Триста спартанцев, один в поле воин, Матросов и так далее… В мире ночи ты, прости, как новорожденный слепой котенок. И думать в первую очередь должен теми категориями, которыми думают твои противники, то есть ворожеи и ведьмы.
— А как они думают? Ты же в курсе, чай, столько лет в их мире крутишься.
— Ну, что есть, то есть, — не без гордости ответил кот и продолжил. — Ты тут сопротивляться надумал, а я тебе вот что скажу: один ты еще, может, и смог бы пережить ближайшие сутки. Но Радмила же не только через тебя самого к силе этой подступаться будет. Ты думаешь, зачем я дверь твою так тщательно облагораживал?
— Верка… — прошептал я, понимая, к чему именно клонит кот.
— Понял наконец-то, — кивнул Василий. — Ты сам, может, и побрыкался бы. Да только Радмила, потерпев одну неудачу, впредь будет действовать куда радикальнее. Сегодня она, возможно, еще и не сунется к вам. Во-первых, моя защита пока будет действовать, а во-вторых, твоя кровушка крепко подранила ее. Кстати, я так и не извинился за руку. Ты уж не обессудь, Григорий, другого варианта не было.
— Да чего уж там… — махнул я на кота. — Это я, видимо, тебе спасибо сказать должен.
— Так о чем я? Ах, да! Вот и выходит, что тебе проще самому распрощаться с силой, чтобы получилось упокоить собственную душу. Тогда
— Слушай, Вась… — протянул я. Как-то мне нехорошо от всей этой информации стало, я не готов был вот так, в самом расцвете сил принимать такие решения, не для того я столько пережил за свою короткую жизнь, чтобы сейчас так легко все оставить. — А что, убить эту твою Радмилу вообще не вариант? Неужели нет никакого способа? Твоя же хозяйка как-то выживала столько лет…
— Веков! — поднял коготь, словно указательный палец, Василий.
— Ну да, точно, веков… Неужели и я не смогу так же?
— Ты вообще меня слушал? Я же говорю, силе учиться надо! Она не просто в тебе должна покоиться, ею надобно пользоваться уметь. А единственным человеком, кто мог научить тебя ею пользоваться, была моя хозяйка, упокой Род ее душу.
— А вы, я погляжу, родноверы? Сила Рода и все такое! — я скрестил на груди руки в условном жесте оккультной секты, видел его в каком-то глупом сериале про гопников.
— Это ты зря так иронизируешь, — серьезно ответил мне кот. — В древних богов люди верили задолго до появления на свете живого Бога. Все ваши нынешние верования — дети в сравнении с той мудростью, что вы утратили в веках.
— Да, — грустно ковыряя сугроб ногой, ответил я, — но в целом сути дела это не меняет. Получается, спастись я не смогу даже в теории, а раз так, то и копаться в том, кто во что верит, нет никакого смысла.
— Нет, ну в теории, — попытался успокоить меня кот. — Если бы ты, скажем, научился мертвых видеть, как это моя хозяйка делала, можно было бы у нее совета спросить. Да только кто ж тебе, мужику, силу-то такую доверит. Я же говорю, хорошо хоть выжил с нею внутри.
— Стоп! — я вдруг встрепенулся. — А кто тебе сказал, что я не могу с мертвыми общаться? Ко мне ж твоя хозяйка являлась, да не раз!
— Да ну? — изумился кот.
— Да точно тебе говорю! Видел я ее, вот как тебя сейчас. На кухне моей она сидела. Голая почему-то была. Говорила, ты придешь да мне поможешь…
— А, это? — кот, воспрявший было духом, опять повесил уши. — То было первое посмертие, на такое все покойники способны. Не все люди способны их увидеть, но все покойники способны в первые сутки после смерти куда угодно перенестись. А я о другом говорил.
— О чем другом?
— Вот, скажем, если бы ты мог видеть души в последующем посмертии, скажем, до их перехода за кромку, то у нас еще был бы шанс.
— А где души обитают до попадания за эту вашу кромку?
— Да знамо где — там, где и померли. Они от своих тел никак оторваться не могут. И чем ближе чистилище, тем крепче они за свои земные тела держатся. Причем парадокс: ментальная связь с этим миром у них разрушается, а все одно уйти от своей земной оболочки они не могут. В первые три дня так точно трутся возле своего тела. А там их хоронят, и они на могилках своих сидят, ждут своей участи.