Восемь Драконов и Серебряная Змея
Шрифт:
— … Посмотри на эти пионы, Баобао, — звучал бархатный голос мужчины. — Их лепестки нежнее и слаще многих изысканных лакомств, но и они не сравнятся с нежностью и сладостью твоих губ, — придвинувшись ближе, он потянулся к женщине.
— Оставь, Чжэнчунь, — неуверенно ответила та. Она сопротивлялась поползновениям своего дружка, но без особого пыла. — Что, если нас увидят?
— Нас некому здесь видеть, любовь моя, — ласково ответил мужчина. — Слуг я отослал, а стражники ходят ближе к стенам. Мое сердце тянется к тебе, Баобао, словно эти пионы — к солнцу, неужто ты не подаришь ему хоть немного тепла?
Инь Шэчи восхищенно
— Гань Баобао! — в голосе Цинь Хунмянь оружейной сталью звенела ярость. Обнимающаяся парочка повернулась на этот вопль, с одинаковыми удивлением и растерянностью во взглядах. Женщина, узнав говорившую, смущенно опустила глаза, мужчина же, напротив, улыбнулся с радостным узнаванием.
— Не ты ли называла меня сестрой по оружию? — продолжала, тем времнем, разоряться новоприбывшая. — Не ты ли сговаривалась со мной отомстить за все наши обиды? Как ты могла забыть свои клятвы и обещания?! Как ты можешь ласкать и обнимать этого… этого… — возмущение окончательно встало учителю Му Ваньцин поперек горла, чем воспользовалась ее собеседница.
— Н-не нужно укорять меня за то, чего втайне жаждешь сама, и побольше моего! — со смущенной решительностью ответила она. — Скажешь, ты пришла сюда не затем, чтобы увидеть Чжэнчуня?
— Я здесь, чтобы утолить мою жажду мести! — отрубила справившаяся с собой Цинь Хунмянь. Ее сердито сузившиеся глаза метали молнии, но румянец, предательски выступивший на бледных щеках женщины, выдавал ее истинные чувства. — А вовсе не для того, чтобы позволять этому обманщику вновь сбивать меня с толку лживыми речами! Как думаешь, сколько дней пройдет, прежде чем ты надоешь ему, и он сбежит к другой — два, три?
— Он вовсе не собирается бежать из собственного дома, — запротестовала Гань Баобао. — Чжэнчунь не уйдет от меня, и от своей дочери…
— Ах, дочери?! — воскликнула взбешенная Цинь Хунмянь. — Так вот чем он воспользовался, чтобы вновь вертеть тобой, словно скудоумной малолеткой! Я не узнаю тебя — ты словно потеряла и память, и разум! Стоило этому распутнику прикинуться любящим отцом, как ты забыла обо всех причиненных им бедах! Клянусь, я считала тебя много умнее!
— Не тебе, цепляющейся за обиды, словно взбалмошный подросток, говорить о моем уме! — завелась Гань Баобао. Она легко поднялась со скамьи, высвободившись из объятий Дуань Чжэнчуня, и встала напротив своей рассерженной сестры по оружию. Женщина оказалась вооружена: ее руки сжимали меч в позолоченных ножнах. В этой судорожной хватке не было угрозы — скорее, невольное следование привычке.
— Да, я решила оставить прошлое в прошлом ради действительно важного — моего ребенка! — возмущенно продолжила она. — Да, это решение оказалось верным, и приносит мне радость каждый день! Не тебе, вздорной, неумной завистнице, упрекать меня!
— Завистнице, значит, — процедила Цинь Хунмянь. — Вижу, сестрица, ты взяла на свою прогулку меч. Позволь, я проверю, не забыла ли ты, как вынимать его из ножен, занятая упражнениями с другого вида мечом и ножнами…
Едва договорив свою оскорбительную просьбу, она вскинула руку, и стреломет на ее предплечье выплюнул, один за другим, сразу несколько
Заметно было, что навыки обоих поединщиц близки по уровню, и, кроме того, каждая из женщин была знакома со стилем противницы. Их схватка, нешуточно яростная, напоминала из-за этого тренировочный бой — короткие клинки Хунмянь неизменно перехватывали выпады длинного меча Баобао, а тот столь же уверенно встречал атакующие броски соперницы, не давая женщине сблизиться для решительного натиска. Воительницы не сражались молча, то и дело осыпая друг дружку оскорблениями, и свирепея от этого ещё больше.
Му Ваньцин дернулась было на подмогу учителю, и Шэчи поспешно удержал ее за плечо. Он отрицательно покачал головой в ответ на возмущенный взгляд жены, и прошептал ей:
— Не стоит вставать между этими двумя ревнивицами. Пусть сначала как следует выпустят пар. Могу побиться об заклад на что хочешь — вволю подравшись и поругавшись, они помирятся.
— Ревнивицами? — недоуменно спросила девушка. — Я думала, учитель зла на эту Гань из-за нарушения сестринских клятв.
— Она зла, потому что Гань Баобао первой успела в объятия их возлюбленного, — засмеялся Инь Шэчи. — Того самого Дуаня, которого твой учитель никак не может забыть. Вот он, перед тобой, — он кивнул в сторону ошарашенно замершего мужчины.
Будто бы в ответ на слова юноши, тот очнулся от ступора, и подхватился со скамьи. С сожалением и недовольством оглядев дерущихся женщин, он принял было боевую стойку, собираясь вмешаться в их сражение, но тут же опустил руки с тяжёлым вздохом.
— Хунмянь! Баобао! — просящим тоном воскликнул он. — Прошу вас, не нужно! Вы обе дороги мне, и любой вред, нанесенный каждой из вас, кровавой раной уязвит мое сердце. Остановитесь, молю вас! Не лучше ли будет пройти внутрь, и вспомнить былое за дружеской беседой и чашей вина? У меня найдется и твое любимое «цзимо», Хунмянь, и сливовое вино для тебя, Баобао, — женщины, в очередной раз скрестив клинки, остановились, и опустили оружие, но их взгляды, обращённые на наследного принца, не обещали тому ничего хорошего.
— Он либо совершил смертельную ошибку, либо хитрее, чем кажется, — прошептал Шэчи жене. Та глазела на разворачивающееся перед ней действо с искренним непониманием.
— Стоило другой женщине мелькнуть у тебя перед глазами, как ты тотчас же принимаешься обхаживать ее, — медленно проговорила Гань Баобао. — И, вместо того, чтобы защитить меня, мать своей дочери, приглашаешь другую в свой дом. Я и вправду поглупела на старости лет, думая, что в тебе осталось хоть сколько-то верности.
— Ты что, думал, стоит лишь поманить меня пальцем, и я покорно прибегу к тебе, словно безмозглая собачонка? — добавила Цинь Хунмянь. — Давай объясним господину Дуаню всю его неправоту, сестрица, — обратилась она к недавней противнице. Та согласно кивнула, и женщины дружно набросились на далиского принца. Тот едва успел уклониться от хищно свистнувших клинков.