Восемнадцать лет. Записки арестанта сталинских тюрем и лагерей
Шрифт:
Отгремели разноголосые, наводящие ужас раскаты разрывов снарядов и бомб, затихли пулемёты и миномёты, «Катюши» перестали выплёвывать море огня и железа, перестало освещаться небо фосфорическим, бледным как смерть светом подвесных фонарей и разноцветными ракетами, зовущими в атаку.
Прекратился гул бомбардировщиков и истребителей. Отгремели взрывы атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки.
Люди возвращались к мирному труду, залечивали раны городов и сёл, залечивали свои раны тела и души.
Вызывают в УРЧ и объявляют, что
С разрешения Анастасии Кругловой переписываю документ, на основании которого меня задерживают в колонии. Она пошла на это вопреки указанию только ознакомить меня с ним под расписку. Привожу его дословно, чтобы показать, как бесчеловечно было «правосудие» тех лет:
УТВЕРЖДАЮ
Н-к ОИТК НКВД БМАССР
капитан Госбезопасности
зам. Смирнов.
САНКЦИОНИРОВАНО:
Пом. прокурора БМАССР
по надзору за местами заключения
Юрист 1-го ранга
СПЕШИЛОВ.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ
21/IV-1945 г. Город Улан-Удэ
Я, старший инспектор ОУРЗ ОИТК НКВД БМАССР сержант спецслужбы Круглова А.Г. рассмотрев л/дело № 2498 заключённого Сагайдак Д.Е. 1902 г. рождения, уроженца г. Минеральные Воды Орджоникидзевского края, по национальности украинца, осуждённого Особым Совещанием при НКВД СССР 2/VII-1937 года за КРТД к 8 годам тюремного заключения, отбывающего срок наказания с 23IV-37 года, нашёл:
з/к Сагайдак, отбывая наказание в ИТК № 1 ОИТК НКВД БМАССР, работает в качестве механика кузнечно-слесарного цеха, проявляя инициативу и правильно организуя труд, добился выполнения пром, плана за 1-й квартал 1945 года цехом на 186 %. За правильную организацию работы в цехе, ликвидацию простоя станков своего цеха и станков столярного цеха, высокую производительность труда з/к Сагайдак командованием колонии неоднократно премирован. Нарушений лагерного режима не имеет, в культурно-массовой работе принимает активное участие.
Руководствуясь директивой НКВД и прокуратуры СССР от 29/IV-1942 года за № 185, постановила:
з/к Сагайдак Д.Е., 1902 г. рождения, уроженца г. Минеральные Воды Орджоникидзевского края на основании пункта 1 директивы 185 оставить под стражей до окончания войны с содержанием в ИТК № 1 ОИТК НКВД БМАССР.
Старший инспектор ОУРЗ ОИТК НКВД БМАССР
Сержант Спец, службы Круглова.
Согласен НК ОУРЗ
/подпись/
Вот и всё. Что за директива 185 и её пункт 1-й — не известно.
Посылаю копию этого извещения (или постановления?) в Москву, жене, с целью облегчения её хлопот о моём освобождении. Письмо бросил в почтовый ящик бесконвойный Бурлаков.
Ровно через десять дней вызывает оперуполномоченный и ведёт допрос: где я взял текст постановления, сам ли переписал в УРЧ или в копии получил от Кругловой. Настойчиво доказываю, что написал его по памяти,
Подозрения поколеблены. Так, по крайней мере, мне показалось. А в действительности — это было хорошо разыграно уполномоченным. На следующее утро я узнал, что во время моего допроса у Кругловой на квартире производился обыск и её допрос.
Разрешая переписать документ, она не ставила передо мной каких-либо условий и вплоть до вызова «опера» я просто и не знал, что она мне сделала противозаконное одолжение. Одним словом, никакого сговора у меня с ней не было.
На допросе она категорически, разыгрывая истинное возмущение и негодование, отвергла передачу мне документа для переписки. Она была уверена, что если дойдёт дело до моего допроса, то мои показания будут вполне схожи с её ответами.
Добиваться моего показания, кто отправил письмо в Москву, опер просто не стал. Задав вопрос, кто отправил письмо, он тут же сам себе ответил: «Ты же всё равно не скажешь!»
— Да, гражданин начальник, этого я вам действительно сказать не смогу, не ждите.
Полагаю, что опер остался в большой уверенности, что и переписка постановления, и пересылка его в Москву не обошлись без помощи Кругловой. Может быть, это только мои домыслы. Но с этого дня начальника УРЧ Анастасии Кругловой за окном УРЧ уже не было. Несколько позднее узнал, что с неё сняли погоны.
…После освобождения встретился с ней на улице, был приглашён на квартиру и узнал, что она через полгода «безработицы» стала работать секретарём какого-то начальника отдела МВД БМАССР.
Так невольно я стал виновником маленькой трагедии.
Я перестал ходить в УРЧ и напоминать о себе, о своей боли, да и некому было теперь жаловаться. Я лечился работой среди тех, кто меня понимал и помогал мне без лишних слов. Я убегал в цех, к машинам и станкам. Не допускал, чтобы боль овладела всеми моими мыслями. И всё же по ночам я не находил себе места, не мог спать. Как тяжелораненый — боялся за свою рану. Всеми силами сдерживал себя от необдуманных поступков, Нервы были напряжены как струны, прикасаться к ним было страшно. И к ним не прикасались. Никто не надоедал с расспросами, даже прекратили сообщать об освобождении того или иного заключённого. Но я это узнавал, и с большей яростью набрасывался на работу.
Вот и в эти дни я перестраивал работу мастерских на изготовление паровозных деталей, на изготовление механизмов для войлочно-валяльной фабрики, создавал поточные линии по изготовлению мебели. Военных заказов уже не было, нужно было думать о другом — об изготовлении лыж, паркета, игрушек…
Но ничто не помогало избавиться от навязчивого «когда же?». Оказалось, что ничего не знать — самая страшная кара. И это продолжалось около двух лет! Около двух лет я ничего не знал о своей судьбе! Каждый день и час казались вечностью, были нестерпимой болью!