Восемнадцатый скорый
Шрифт:
Догадываясь, что все эти хлопоты вызваны его приходом, Борисенко смущенно поглядывал на перегородку, где суетилась хозяйка. Антонина не спеша разделась и, на ходу заглянув в зеркало, поправив прическу, прошла в комнату.
«Похорошела», — отметил Борисенко, быстро глянув на Антонину, и тут же отвел глаза.
Антонина присела к столу, всем своим видом выказывая внимание к гостю.
Борисенко сухо откашлялся.
— Думаю, прежнее не стоит вспоминать. Все как-то глупо вышло.
— Что именно? — спросила негромко Антонина.
— Да
Борисенко шумно выдохнул и покосился на перегородку.
— Ну да ладно. Я с другим.
Он вытащил из кармана форменного пиджака пачку «Опала», нерешительно повертел в руках:
— У вас, конечно, не курят?
— Закурите, если вам хочется.
Антонина встала, принесла из кухни синюю толстого стекла пепельницу.
Борисенко в радостном изумлении поднял брови и быстро, словно боясь получить отказ, зачиркал спичками.
— Управление дороги решило провести конкурс проводников.
Он затянулся сигаретой, следя за выражением ее лица.
«Ну и прекрасно, давно пора, — равнодушно подумала Антонина, — только какое отношение это имеет теперь ко мне, работнице экипировочной бригады?»
— Вот и решили просить вас принять участие в конкурсе.
— Кто же именно решил? — уточнила Антонина.
— Бригадир, ну и я, как начальник резерва, — признался Борисенко, лишь позже сообразив, что сказал явно не то.
— Ясно! — насмешливо протянула Антонина.
— Разумеется, не только мы с ним вдвоем, — поспешно поправился Борисенко, — но и весь коллектив. Мнение тут было единодушным.
— Ну что же, спасибо за доверие!
Борисенко испытующе посмотрел на Антонину.
— По-моему, ни у кого не вызывает сомнения, что вы хороший работник. Дело у вас спорится. Молодая. Инициативная. Кому как не вам защищать честь коллектива, показать всем, какие интересные люди работают у нас на дороге, сколько в них энергии, желания принести как можно больше пользы людям, обществу. Мы очень и очень надеемся на вас, Тоня!
Антонина насупилась.
— Быть может, мы в чем-то были неправы, — сказал он, — но надо подняться над личными обидами. Кстати, самое великое качество человека — его великодушие. Правда, понимать это начинаешь с годами.
Антонина с удивлением смотрела на Борисенко: говорит, словно на школьном диспуте выступает.
Борисенко поспешно затянулся сигаретой, соображая, что бы еще сказать такое менее демагогическое, но столь же убедительное.
Спасла хозяйка, внеся сковородку, прикрытую крышкой, под которой шипели, постреливали горячим жиром куски мяса. Борисенко украдкой сглотнул слюну, предвкушая сытный ужин. День был колготным. Он не успел даже пообедать, обойдясь стаканом чаю и бутербродом со шпротами.
Мать поставила на подставку горячую сковородку, расставила тарелки, многозначительно взглянув на дочь. Смысл этого немого вопроса понял и Борисенко. В последнее время ему нередко приходилось есть на ходу.
— Лидия Матвеевна, если вы об этом,
— Да как-то неудобно, — несмело возразила хозяйка, принося из кухни бутылку кагора.
— Ну вот же вы какая! — пожурил Борисенко, вспоминая вкус кагора, которого не пил давно. — Церковное вино. Раньше, говорят, таким причащали.
— Да, да, — радостно отозвалась мать. — Это так.
Антонина внимательно, будто бы та говорит не то, посмотрела на мать.
— Правда, правда, дочка, — поспешила заверить мать.
Антонина пожала плечами.
— Да вы разливайте, — предложила Лидия Матвеевна, присаживаясь с края стола.
Борисенко покашлял в кулак, разлил по рюмкам темное вино. Торжественно передал через стол рюмку хозяйке, слегка наклонив в почтении голову, вторую рюмку протянул Антонине, стараясь заглянуть ей в глаза, но та избежала взгляда, наконец, помедлив, взял свою рюмку. Кому-то надлежало сказать тост, и Борисенко молчал, решив, что это лучше всего сделать хозяйке. Лидия Матвеевна верно расценила паузу. Встала, приподняла рюмку над столом и, обращаясь, пожалуй, больше к дочери, нежели к гостю, сказала:
— Ну, как говорится, со знакомством.
Борисенко, не сводя глаз с Антонины, одобрительно кивнул и выпил свою рюмку. Вино, показалось сладким, вязким. То ли кагор стал иным, то ли просто он забыл его вкус. Лидия Матвеевна прикоснулась к рюмке благоговейно, будто это было не простое вино местного разлива, а какой-нибудь чудесный эликсир, доставленный из далеких заморских стран. Щеки ее зарумянились, глаза оживились.
— А сегодня, между прочим, праздник. Знаете? — спросила она, раскладывая по тарелкам мясо. — Сегодня даже птица и та гнезда не вьет.
— Какой же это праздник? — спросила Антонина, пригубив вино.
«Нет, она чертовски хороша!» — думал Борисенко, завороженно глядя на сидящую вполоборота к нему Антонину. Светлые волосы ее золотисто светились в свете электрической лампочки.
— Большой праздник, — с особым удовольствием ответила мать. — Благовещение!
Должно быть, верующая, решил Борисенко и, желая угодить хозяйке, показать ей, что он тоже знает праздники православной церкви, заметил:
— А там вербное. А следом светлое Христово воскресенье. Пасха!
— Верно, верно, — поддакнула мать, — надо же, молодой, а все праздники знаете.
— Ну, не такой уж и молодой, — возразил Борисенко, польщенный замечанием хозяйки, — да наши православные праздники грех не знать.
— Это верно, — согласилась Лидия Матвеевна.
Помолчав, предложила, обращаясь к Борисенко?
— Может, телевизор включить?
— Да мне все равно. Как вы?
— Настрой, дочка, это у тебя хорошо получается.
Антонина встала, прошла за спиной Борисенко к телевизору. Борисенко внезапно окатила горячая волна. Глупо, подумал он, волнуюсь, как семнадцатилетний. А собственно, из-за чего?