Восемнадцатый скорый
Шрифт:
На перроне было не так много народу, и, видать, его горячечное метание вдоль состава бросилось в глаза.
— Что потерял, служивый?
Алексей обернулся. На него усмешливо смотрела пожилая проводница, оглаживая серой пушистой варежкой зачехленный флажок.
— Не товарку ли ищешь, так скажи, может, чем и поможем?
Он и сам понимал всю несерьезность этого предложения, но все же остановился. Бежать дальше не было смысла. С минуты на минуту должны дать сигнал отправления. Боясь упустить последнюю возможность, Алексей подошел к проводнице.
— Угадала,
— Угадали!
— То-то же! Тебе бы сразу ко мне подойти, а то как подстреленный мечешься.
Круглое большегубое лицо проводницы расплылось в добродушной улыбке.
— Антонину из двенадцатого вагона не знаете?
— Широкову, что ли? — проводница поднялась на площадку. — Кто ж ее не знает. Так говори, какое у тебя дело к ней.
— Передайте, как увидите, вот это.
Алексей протянул свой сверток.
— Чего там?
— Да так, пустяки. Подарок небольшой.
— Кто ж, мил человек, подарки так передает. Хоть напиши от кого. Сам не смог найти, так, может, она разыщет. Дело-то житейское.
Алексей торопливо сунул руку в карман, отыскивая ручку.
— Спеши, сынок, спеши. Поезд, ждать не будет.
Шарик замерз, рвал бумагу. Приложив сверток к стене вагона, он кое-как нацарапал свой адрес.
— Все, сынок, поехали.
Вагон дернулся, и Алексей сунул сверток проводнице.
— Не беспокойся, сынок, передам лично в руки, — улыбнувшись, пообещала пожилая проводница.
Вагон поплыл мимо. В лицо сыпнуло снегом с гармошки тамбура.
— Товарищ курсант!
Приложив ладонь к виску, перед Родиным стоял патруль. Тот самый длинный, прыщеватый парень с сержантскими лычками.
— Прошу пройти к начальнику патруля!
Алексей глянул через плечо. В стороне, в сопровождении солдата, стоял, покашливая в кулак, худощавый капитан.
Кажется, влип! И весьма глупо!
— Прошу пройти! — повторил патрульный.
Алексей недружелюбно, словно этот длинный сержант был виновником случившегося, смерил его взглядом и, повернувшись, устало, отнюдь не так, как того требовал устав, пошел к начальнику патруля.
Капитан умышленно не замечал его расслабленной походки. Даже не сделал замечания на этот счет, может, потому, что и сам не придавал серьезного значения внешним атрибутам, может, потому, что не был уверен в способностях курсантов летного училища по части строевой подготовки.
Капитан вяло на уровне глаз шевельнул пальцами.
— Товарищ курсант, вашу увольнительную!
«Ведь знает, что не суббота, — Алексей вызывающе смотрел на капитана, — какая может быть увольнительная». Это была его третья «самоволка» сюда на вокзал, к вечернему поезду, в надежде увидеть ее. Две сошли с рук. Прикрыли ребята. За третью, видать, придется держать ответ.
IX
Дверь осторожно приоткрылась. Борисенко хмуро глянул на вошедшую молодую женщину, с трудом вспоминая, кто такая.
— Можно, Иван Данилович!
— Чего же спрашивать, коль вошла? — недовольно сказал он.
Борисенко извлек из черного пластмассового стаканчика, стоявшего на
Этот шарж долго занимал Борисенко, он с пристрастием вглядывался в него, пытаясь уяснить, нет ли чего в этом шарже обидного, язвительного, но вроде бы ничего оскорбительного для себя в нем не нашел. И даже позвал как-то вечером жену, хотя не любил, когда Лидия приходила к нему на работу, посмотреть, как его изобразили в стенгазете. Она, взглянув на шарж, сказала: «Ишь какой бюрократ!» Сказала так, чтобы уколоть. Это за ней водилось. Но мнению жены он как раз менее всего доверял.
«С какой-нибудь просьбой», — неприязненно подумал Борисенко, присматриваясь к новенькой, мучительно вспоминая, кто же такая.
— Я из бригады Эргиша Каспаровича. Пришла вот просить за Широкову.
Борисенко поправил воротник синей форменной рубашки, показавшейся ему в эту минуту тесным. Теперь он вспомнил, что за курносая птичка перед ним. Напарница Широковой. Селихова? Кажется, так!
— А что за нее просить? — сказал Борисенко, покручивая карандашом. — С Широковой, по-моему, все ясно!
— Уж если, наказывать, то нас обеих, — сказала Селихова, — я была ведь с ней в той поездке.
— Это можно! — охотно пообещал Борисенко, странно ухмыльнувшись.
— Но Широкова ни при чем!
— Ничего, другой раз умнее будет, — возразил Борисенко.
Сказав это, он подумал, что, пожалуй, просительница, пришедшая к нему по своей воле или по просьбе той же Широковой, непременно передаст их разговор и эти его слова могут быть истолкованы по-своему. Может быть, эта Селихова уже обо всем знает. Случись что в тот вечер между ними, Широкова бы как рыба молчала, а тут как не поязвить, не поиздеваться, не похвастаться тем, как она здорово оттянула нос мужику.
Борисенко пытливо, будто стараясь дознаться, знает ли Селихова о злополучной истории у него на квартире, посмотрел на проводницу. Та глядела спокойно, простодушно. Ну да известно, какие они, бабы, актрисы. Но эта, кажется, и вправду ничего не знает. И все же Борисенко пожалел о своих словах. Надо как-то объяснить, что его решение о переводе Широковой из проводников в работницы экипировочной бригады продиктовано не какими-либо там личными мотивами, а соображениями более высокого порядка.
— Да вы садитесь, — наконец предложил он, продолжая поигрывать карандашом. — Думаете, Борисенко изверг, только и ждет кого бы наказать?