Вошь на гребешке

Демченко Оксана Б.

– Как ты создала серебро?

– О чем ты твердишь снова и снова? Нет у меня серебра, понимаешь? Нет!
– кажется, Маришка все же попробовала ругаться.

– Ты шептала там, в машине, когда пришли кэччи. Что за слова? Ладно, не отвечай. Надо не слова, надо настроение. Чего ты пожелала мне? Сначала ты боялась умереть, потом просила спасти сына. Позже много иного, вполне бесполезного.

– Пожелала осилить, - шепнула Маришка, удивленно хмурясь и шепотом, нехотя, припоминая важное.

– Вот. Пожелай ему - осилить.

Всей душой пожелай и ничего не бойся, я и так управлюсь, но хотелось бы без сложнований... осложнений.

Вопреки ожиданиям самой Милены пришлось ох как повозиться с 'проколом', как на здешнем языке было названо вмешательство исподья в здоровье. Вслепую, трудно и медленно, сплеталась настройка на ребенка.

Плоскость ничуть не желала отзываться и помогать, как это делал живой лес. Родители тоже не помогали, скорее наоборот. Рита то и дело шипела невнятные слова презрения и отрицания, Саша настороженно молчал, не веря ни в хорошее, ни в плохое. Одна Маришка исправно исполняла обещанное, зажмурившись и непрестанно шепча без звука, одними губами, длинную повторяющуюся фразу.

– Иголка!
– громко сообщил будущий 'машинный директор'. Он уже утомился ждать, когда взрослые закончат играть в непонятную и весьма скучную игру.
– Мам, ну смотри - иголка. В ней смерть Кощея, мультик такой.

– Может и смерть, - с интересом предположила Милена.
– Я видела в больнице. Капельница, так называется. Для исподников мы, люди, - капельница. Если им удается делать прокол, они насыщаются. Если успеть помочь, пока много жизни - хорошо. Если останется совсем мало, не спасти. Без псахов уж точно никак. У вас есть псахи? Пока я ни одного не видела. В больнице.

– Так, нам пора. Старалась, признаю, но вышло слабовато, не убеждает, - пришла к окончательному выводу Рита, встала и поправила костюм.
– Шоу закончилось, мы уезжаем. Саша, хватит маяться благотворительной дурью, ты устал, тебе надо отоспаться.

– Сколько мы должны вам за прием?
– спросил младший из мальчиков сухим тоном, наверняка скопированным с речи матери.

– Трудное было дело, - нахмурилась Милена.
– Машина, не меньше.

– Что?
– поразилась Рита, замирая на пороге.

– Вертикальный взлет, три дюзы, - пацан первым понял, куда смотрит Милена. Вздохнул и чуть поколебавшись, отдал на протянутой руке.
– Самая прикольная...

– Она не в себе, - пряча смятение, громко сообщила пустой улице Рита и хлопнула дверью.

– Три дня, девочки.
– Голос Саши звучал чуть смущенно.
– И поосторожнее тут. Клуб раньше был модным, сейчас не сезон, да и звездочки пооблупились. Откровенная шваль приезжает, ночами гудят... Ну, понимаете. Я внес стандартный лимит на мелкие расходы, покушать сможете без проблем. И... и как дальше лечить его?

– Поменьше врачей и побольше леса, - пожала плечами Милена, мягким движением поднимая кресло и вынося по короткой,

в две ступени, лестнице. Уже закрепив его на прежнем месте в салоне большой машины, она прикрыла дверь, махнула еще раз круглоголовому непоседе. Тот обеими руками упирался в заднее стекло и во всю улыбался, когда Рита, не прощаясь, зло сорвала машину с места и укатила.
– Саша, спасибо. Сегодня был длинный день. Я устала, не хочу даже быть... прикольной. Есть, чиститься и спать, вот мой предел.

Полноватый Саша долго усаживался на водительское место, сопел и косился на Маришку, которая как раз успела появиться у входа в бунгало. Определенно, мужчина собирался что-то спросить или сказать, но так и не выбрал тон и сам вопрос. Пожал плечами, хлопнул дверью и укатил. Красные огни угасли вдали, шум затих. Маришка, успевшая уложить Мишку и теперь довольно спокойная, вздохнула и осторожно тронула приятельницу за рукав.

– Невероятный день. Меня то убивают, то селят в пятизвездочном бунгало. Почему внутри у меня пусто, словно меня выкачали? И почему эти - Саша и Рита - сперва верили тебе без причины, а потом раз - и ушли?

– Я вальз. Мне верят независимо от смысла сказанного, если я трачу на то силы, - поморщилась Милена.
– За это иной раз приходится платить: когда я отпускаю людей, они вовсе мне не верят. Но и это проходит... Знаешь, чего я боюсь сейчас?

– Они сочтут нас мошенницами и заявят в полицию, - предположила Маришка.

– Утром проверим, кто из нас боится правильно, - рассмеялась Милена.
– Пошли жрать. Хавать. Давиться. Где тут рыгаловка? Готова заглотить какое угодно дерьмо, размазанное по тарелке, лишь бы было его до пуза. От пуза?

– В больнице учила язык? Теперь верю. Там вроде бы рыгаловка. Ресторан называется. Поздно, давай не пойдем. Саша ведь предупредил.

– Я истратила силы. Тебя выкачали до дна. Мне надо есть, тебе надо есть. Пойдем.

Маришка еще немного повздыхала и принялась старательно запирать бунгало. Убрала карточку-ключ в карман пальто, подергала дверь и догнала не пожелавшую ждать Милену. Та шагала бодро и заинтересованно осматривала белокожие деревья, рощицей столпившиеся у помпезно-величественного главного здания с мраморными лестницами, сияющими витринами огромных окон и шуршащими дорожками гранитной щебенки, огибающими пожухлый цветник.

Портье распахнул дверь, невозмутимо проигнорировав рваную рубаху Милены. Маришка виновато засопела, зачем-то показала карточку и назвала номер бунгало.

– Ты похожа на Белька, - хмыкнула Милена, начиная злиться.
– Я иногда готова была раздавить вежливого дурака за его суетливость. Перед всеми извиниться, никому не помешать, заранее счесть себя лишним и удалиться до того, как я решила, что это уместно. Но женский вариант лучше. Моги обижаться: я сияю, ты фон. Годный фон.

– Не могу, на тебя почему-то не могу.