Восход Луны
Шрифт:
– Мда, Пенелопа изваляет кого угодно. Шансов нет.
– Фу!
– Скривилась, глядя, как участницу смачно бросили в жижу. Я уткнулась мордой в колени Лайри и загородилась крылом от нелицеприятного зрелища.
– Скажи, когда сие грязеваляние закончится.
До моего слуха доносятся шлепки, возня, звуки падения. Лежу, вдыхая человеческий запах. Пальцы Лайри нежно скользят по шее, спине, мягко теребя волосы и шерсть. Мышцы невольно вздрагивают от щекотки, когда пальцы гладят особо чувствительные места возле крыльев, где шерсть переходит в перья. Ну
Мои околоплотские размышления прерваны вздохом. Неожиданно наклонившись, Лайри опирается, как я поняла, рукой на мой круп и тянется куда-то дальше, почти лежа на мне. Истома, пленившая тело, моментально исчезает, я поджимаю хвост, настороженно прислушиваясь к шуршанию чего-то большого позади. А, это сумка?
– Луна, попробуешь радугу?
Сев прямо, Лайри показывает небольшой красный пакет с изображением радуги и россыпью цветных шариков.
– О, я однажды в детстве пробовала Эквестрийскую радугу, думая, что она столь же вкусная, сколь и красивая. Это было одно из самых больших разочарований в моей жизни.
– Не понравилась?
– Нет. Она чрезвычайно острая, намного острее кетчупа в твоем холодильнике. После первой и последней пробы я несколько дней ходила с опухшим языком и не могла ни есть, ни говорить. Было больно, обидно и досадно.
– А тут просто фруктовые конфеты.
– Лайри подал несколько штук, я взяла их с ладони губами.
– Эти вкусные, спасибо.
Игра заканчивалась: участники добыли нужные семь ключей, и теперь подвергали свои жизни опасностям, ища какие-то «подсказки».
– Мы-м-м… - Промычал Лайри. Оглянувшись, я увидела, как он напряженно шарит языком за щекой. На мой вопрошающий взгляд Гепард негромко рыкнул, и, поискав еще, сплюнул на ладонь маленькую грязно-желтую косточку с неровными краями.
– Ты сломал зуб.
– Сказала я.
– Похоже, об конфету сломал. Совсем зубы дрянные становятся. И… - Он пошарил языком снова.
– Самое странное, что я ничего не чувствую. Ни боли, ни новых дырок, так что, даже не знаю, откуда этот кусок выпал.
– Ложись.
– Шагнув на пол, я включила свет и уперлась передней ногой в грудь человека, вынуждая откинуться на спинку дивана.
– И открой рот.
Лайри взглянул на меня так, что подумала - заупрямится. Не стану ж я его силой ломать. Но нет, он молча лег. Ткнувшись носом в его нижнюю челюсть, подвинула голову чуть левее, чтоб свет лампы лучше освещал полость рта.
– Один из дальних коренных справа развалился.
– Сочувственно вздохнула.
– Жаль, что я без магии. Могла бы полечить тебя.
– Ну, счас не болит и то ладно.
– Лайри махнул рукой.
– И еще, Луна, никогда не говори мне слово «жаль» и ему подобные.
– Почему ты столь пренебрежительно
– Удивленно возмутилась я, пропустив мимо ушей реплику про «жаль».
– Я бы сказала, что тебе надо обратиться к хорошему лекарю.
Сев, человек уперся лбом в мой лоб, словно собираясь забодать:
– Я ненавижу ходить по клиникам и лечиться. А лечить зубы - это вдвойне неприятно. Пока вконец не припрет, шагу не сделаю.
– Твой выбор…
Печально вздохнув, я легла на диван. Досматривать игру не хотелось - в душе я переживала за любимого.
– Ты расстроилась?
– Лайри пересел на пол и погладил мою щеку.
– Да, меня огорчает такое твое отношение к телу. За ним надо ухаживать, а не смотреть, пока оно медленно разрушается на глазах.
– Ты права, я не ценю это тело. Потому что оно - тело человека. А я - гепард. И мне в не своем теле очень неудобно.
– Грустно объяснил Лайри.
– Так же как тебе неудобно быть земной пони.
– Я разве земнопони?
– Ты рассказывала о впечатлениях от бескрыломагийной жизни, когда только поселилась у меня. Так что и мое положение тебе должно быть понятно.
– Наверное.
– Пожала плечом, не особо желая спорить на спорную тему.
После пересоленного картофеля хотелось пить, и я пошла на кухню, оставив Лайри смотреть финал. Из говорящей коробки на столе звучал какой-то напев. Продолжая копаться в холодильнике, я крутанула колесо громкости телекинезом.
…емля в иллюминаторе видна…
Как сын грустит о матери, как сын грустит о матери,
Грустим мы о Земле - она одна.
А звезды тем не менее, а звезды тем не менее,
Чуть ближе, но все также холодны.
И, как в часы затмения, и, как в часы затмения
Ждем света и земные видим сны.
Стянув носки с передних ног, я свинтила крышку с банки молока и уселась около стола, вслушиваясь в звуки чужой культуры.
И снится нам не рокот космодрома,
Не эта ледяная синева.
А снится нам трава, трава у дома,
Зеленая, зеленая трава.
Да, свежая трава это хорошо… Держа банку в копытах, отпиваю, наслаждаясь прохладой и вкусом.
А мы летим орбитами, путями неизбитыми,
Прошит метеоритами простор.
Оправдан риск и мужество, космическая музыка
Вплывает в деловой наш разговор.
«Летим»? Сглотнув, задумалась над смыслом.
В какой-то дымке матовой Земля в иллюминаторе,
Вечерняя и ранняя заря.
А сын грустит о матери, а сын грустит о матери.
Ждет сына мать, а сыновей - Земля.
К певцу присоединился знакомый голос, звучал он от двери:
А снится нам трава, трава у дома,
Зеленая, зеленая трава.
Я улыбнулась Лайри.
– Мечтаешь о траве?
– Он поставил на стол пустую тарелку и выключил песню.
– Да.
– Не оставляй холодильник надолго открытым, а то из него холод выветрится.
Вернув полупустую банку на полку, я закрыла дверь и в кухне стало темно. Также не было света и в гостиной.