Восхождение, или Жизнь Шаляпина

Петелин Виктор Васильевич

Шаляпин решительно подозвал лихача и приказал ему ехать в сторону выставки. Последние приготовления закапчивались и там.

Особым цветом резко выделялся павильон Крайнего Севера, около которого стояла большая толпа зевак. Шаляпин подошел и увидел сердитого человека, что-то быстро говорившего толпе:

— Чего тут смотреть… Разве я так бы сделал-то?.. Сколько дач я построил, одно загляденье… У меня дело паркетное, тонкое, а тут все топором… А как дело дошло до покраски, тут у меня и руки отвалились. Верите ли, краску целый день составляли, и вот составили — прямо дым. Какая тут красота? Хотел хоть кантик пошире сделать, чтоб покрасивше было. И сделал.

«Нельзя, — говорит тот вон, с бородой-то, что внутрях павильона сидит и всем командует тут. — Переделывай». И пришлось переделывать. Найдет же таких чудаков Савва Иванович… Прямо ушел бы… Только из уважения к Савве Ивановичу делаешь. И чё тут смотреть-то? Чудно… Канаты, бочки, одно сырье… Человека привез с собой, так рыбу прямо живую жрет. Ведь достал же эдакова!

Шаляпин протиснулся сквозь толпу поближе к говорившему.

— А что же тебе не нравится-то здесь? — решил он подзадорить мастера.

— А то, что построил сарай и сам этому не рад. Вот что… Я уж уговаривал Савву Ивановича… Давайте, говорю, я вам павильончик отделаю петушками, потом бы на дачу переделали, чего добру-то пропадать, поставили бы где-нибудь… Вон посмотрите вокруг, любо-дорого, мавританские арки и купола, готические вышки, все не по-нашенски, не по-простому, а со всякими кривулинками-загогулинками… Вот это я понимаю! А тут строили так, как в жизни. И строили по проекту какого-то Коровина… Вот и получился какой-то коровий сарай…

Подрядчик, услышав смешок в толпе, довольный, ушел осматривать отделку других объектов, а Шаляпин решительно шагнул в павильон.

Все здесь было просторно и сурово. У входа — грубые бочки с рыбой. На стенах развешаны невыделанные меха белых медведей, кожи тюленей, шерстяные рубашки поморов, морские канаты, снасти, шкуры белуг, челюсти кита…

Кто-то вешал шкуру в дальнем конце павильона. В центре павильона Шаляпин увидел презабавную картину: рядом с оцинкованным ящиком, из которого выглядывала милейшая морда тюленя, стоял коренной житель Севера и смачно закусывал живой рыбешкой после большого глотка водки.

Шаляпин подождал, пока он спрячет водку в бездонный карман своей меховой куртки, и только тогда громко произнес:

— Можно посмотреть?

— Смотри, — ответил благодушно настроенный житель Севера.

Шаляпин подошел поближе, с любопытством разглядывая тюленя, который далеко высунулся из этого огромного чана в ожидании очередной плотвички, но при виде чужого резко опрокинулся через голову, окатив поднявшейся от всплеска волной не успевшего отскочить Шаляпина.

— Это же черт знает что такое! — Раздосадованный Шаляпин вытирал лицо, обрызганное водой.

В это время из глубины павильона вышел молодой человек с мушкетерской бородкой, с которым на днях Шаляпин виделся на обеде у госпожи Винтер.

— А-а, это вы, художник Коровин, который заставляет подрядчика по целым дням подбирать краски, чтобы покрасить этот обыкновенный сарай?

— А вы — Шаляпин, который так весело потешал всех нас на обеде у госпожи Винтер? Какими судьбами вас занесло к нам?

— Что же это у вас делается? А? Едят живую рыбу! Что это такое у вас? — Шаляпин показал на тюленя. — Какая замечательная зверюга! А этот кто? Откуда взялся? — И он показал на северянина.

— Ненец Василий, а это тюлень Васька. Я их привез с собой с Севера. И с помощью Саввы Ивановича Мамонтова стараюсь создать в просторном павильоне Северного отдела то впечатление, вызвать у зрителя то чувство, которое сам испытал на Севере. А ненец Василий помогает мне, старается, меняет воду

в ящике, чтобы привычнее было нашему Ваське.

Федор обвел глазами стены, на которых висели картины, шкурки, макет корабля… В глубине — чучело белого медведя с поднятыми передними лапами, словно приглашающими полюбоваться на дары Крайнего Севера. С радостным изумлением и каким-то детским непосредственным восторгом смотрел Шаляпин на все это северное изобилие, до всего хотелось дотронуться. Поразили его и панно, написанные с большим мастерством.

— Это все ваши картины? — проходя вдоль стены, спросил озадаченный Федор. Чем-то непривычным пахнуло на него с этих картин.

— Да, недавно был на Севере с художником Валентином Серовым. Замечательные, сказочные места… Но и жутковатые, надо сказать. Однажды вышли на палубу, прогуливаемся, никак не можем разобраться в своих чувствах: ведь мы уже за Полярным кругом… Эх, думаем, как хорошо в России даже и здесь. Тихо бьются о борт корабля волны огромного океана, а мы любуемся непогасшей северной зарей, таинственным берегом, на котором возвышаются черные скалы и огромные кресты поморов…

Федор удивленно посмотрел на Коровина.

— Это их маяки… И вдруг перед нами из пучины морской поднимается черная громада, поворачивается, ныряет. Так ныряет, что огромная волна обдает нас с ног до головы. Матрос, видевший нас, простодушно смеется: «Что, выкупал вас? Вон уже где он…» Посмотрели. Огромный кит недалеко от корабля пускает воду фонтаном… Мы видели и лов рыбы, и охоту на моржей, и северное сияние… И вот, Федор, теперь в этом павильоне я старался передать то впечатление, вызвать у зрителя то чувство, которое сам испытал на Севере.

— А кто Ваську разыскал? — спросил Шаляпин, вглядываясь в полотна Коровина. Вроде бы хорошо, просто и сурово, но уж больно непривычно.

— А, — засмеялся Коровин. — Это тоже целая история… Как-то с Серовым мы вышли на этюды рано утром. Выбрали себе место каждый по своему вкусу, сидим на берегу, и такая красота кругом, просто сказочная, фантастическое что-то… У берега глубоко видно дно, а там, под водой, какие-то светлые гроты и большие, в узорах, медузы, розовые, опаловые, белые… Красота! За низкими камнями берега открываются песчаные ложбинки, и в них — низенькие избы, убогие, в одно-два окошка. Я открываю шкатулку, беру палитру, кладу второпях краски. Это так удивительно, красиво — избы на берегу океана. Руки дрожат, так хочется написать это… И вдруг издалека кричит Серов, дескать, беги скорее… Я прибегаю, а перед ним — большой тюлень, смотрит на него дивными круглыми глазами, похожими на человеческие, только добрее. Тюлень услышал мои шаги, повернул голову, посмотрел на меня и сказал: «Пять-пять, пять-пять», ну, словом, что-то вроде этого… И тут вышла из избы старуха поморка и позвала его: «Васька, Васька!» И Васька, прыгая на плавниках, быстро направился к избе. Потом мы его кормили рыбой, любовались его честными красивыми глазами, гладили по гладкой голове, а я даже поцеловал его в холодный мокрый нос…

Коровин и Шаляпин стояли у огромного ящика с тюленем и смотрели на воду. Тюлень снова высунулся из воды и уставился на людей.

— Ух, какие замечательные глазищи! Действительно умней, чем у человека… Можно его погладить?

— Да погладьте, если сумеете, — сказал Коровин.

Только Шаляпин нагнулся к Ваське, как тот снова опрокинулся назад, обдав брызгами Шаляпина.

— Дозвольте просить вас на открытие, — раздалось у них за спиной. В вошедшем Шаляпин узнал мастера, который ругал проект этого павильона.