Восхождение, или Жизнь Шаляпина
Шрифт:
Плыли по Двине на двух пароходах. Витте во время поездки был крайне любезен с Мамонтовым, всячески его выделял из свиты, подчеркивал свою склонность к искусствам, которым покровительствовал и Мамонтов. Все об этом хорошо знали, хотя Мамонтов часто скрывался за подставными фигурами — как композитор Кротков и мадам Винтер… Но Витте его пригласил не для разговоров об искусстве. Витте, сам в прошлом ведавший железными дорогами, прекрасно сознавал перспективность железнодорожного строительства в России, имевшей такие огромные неосвоенные пространства. Вот почему он пригласил
Мамонтов в эти дни, проведенные в совместных разговорах, высоко оценил качества министра: «Витте умеет отлично держать себя… Об нем говорят, что он все делает слишком бойко и скоро и может напутать. Это неправда, голова его постоянно свежа и работает без устали… На пустяки у него времени нет, чего про других царедворцев сказать нельзя. Витте очень правдив и резок, и это в нем чрезвычайно привлекательно. Вчера вечером Витте, говоря о провождении времени на пароходе в течение двенадцати дней, предложил, чтобы каждый по очереди приготовил по интересному рассказу. Все согласились. Об чем же я буду рассказывать? Уж не дать ли характеристику Чижова, подобрав побольше фактов…» — писал Мамонтов своей жене Елизавете Григорьевне.
В тех письмах он восхищался прекрасными пейзажами, которые открывались перед путешественниками: «На Двине есть город Красноборск. Жаль, мы не останавливались там. Как хотелось посмотреть… Ибо это, наверно, была столица царя Берендея. Народ весь высыпал на берег… Тебе с девочками непременно нужно собраться сюда как-нибудь и именно проехать по Двине, и вы вернетесь более русскими, чем когда-либо. Да и путешествие нисколько не трудное, а главное, нет этой отельной казенщины, а кругом искренняя простота. Какие чудесные деревянные церкви встречаются на Двине…»
Витте скептически поглядывал на Мамонтова, когда тот восхищался русской природой, восхищался ризницами в Соловецком монастыре и необыкновенными озерами… Но это ничуть не умерило восторженности Саввы Ивановича, только теперь Почувствовавшего красоту северной природы.
Побывали в незамерзающей гавани Екатерининской, а оттуда — через Финляндию в Петербург… После этой поездки решено было поручить Мамонтову строительство железной дороги до Архангельска, а затем и до гавани Екатерининской.
Эта идея пришлась по душе Савве Ивановичу, и он загорелся… В нем всегда жил не только делец, но и художник. Как рассказать о русском Севере?.. Как привлечь внимание к народам, там проживающим и нуждающимся в помощи со стороны великого цивилизованного народа?.. «Воздух чудный, берега живописные, но селений не много, и Двина, вероятно, шире Волги и очень красива. Будь, например, Коровин работящим человеком, он в одну летнюю поездку сделался бы знаменитостью, он плакал бы от восторга, глядя на эти чудные тона, на этих берендеев. Какая страшная ошибка — искать французских тонов, когда здесь такая прелесть», —
Савва Иванович поехал со своими помощниками в Вологду, чтобы на месте посмотреть, как можно продлить дорогу. И пусть на вокзалах новой дороги будут висеть картины лучших современных художников. Мамонтов задумался над тем, как привлечь к этой работе лучших мастеров, и прежде всего Костеньку Коровина. Но ведь он ничего не сделает. Прогуляет, а дела не сделает… И тут пришла ему прекрасная мысль: послать вместе с Коровиным Серова — вот кто умеет настраиваться на дело!
Серов охотно согласился на эту поездку, потому что он только что закончил барельеф Георгия Победоносца для вокзала Вологды… В середине лета Серов и Коровин отправились на Крайний Север, а в конце сентября вернулись в Москву. Привезли этюды, — которые выставили в доме Мамонтова. Коровин выставил свои этюды на Периодической выставке, и они были отмечены прессой. Третьяков купил один из этюдов.
…И вот теперь на Нижегородской ярмарке по стенам Северного павильона Коровин развесил свои этюды и панно: «Кит», «Северное сияние», «Лов рыбы», «Охота на моржей»; «Екатерининская гавань» почему-то не удовлетворила художника как панно, и он вместе с Кокой, сыном замечательного искусствоведа Адриана Викторовича Прахова, давнего друга Мамонтова, сделал диораму.
Чучела птиц, северных оленей, белых медведей… Кожи тюленей, снаряжение поморов: рубашки, сети, якоря, канаты… Шкуры белуг и огромные челюсти китов…
Северный павильон понравился министру, хотя мало кто понял, зачем организаторам этого павильона понадобился тюлень в оцинкованном ящике. Мало кто разобрался и в картинах Коровина и Серова, которые украшали стены павильона. Серебристо-серый цвет многочисленных пейзажей Коровина порождал в душе посетителей какое-то гнетущее ощущение. Многие посетители павильона бегло посматривали на них, точно так же, как на ненца Василия, воспринимая его как необходимое приложение к медвежьим и лисьим шкурам, тут же развешанным по стенам.
Мамонтов много внимания уделял этому павильону. И не ошибся в выборе его организатора. Коровин, натура артистическая и даже богемная, во многом необязательный и щедрый на посулы, становился жестким, властным и деловитым, когда дело касалось претворения в жизнь его художнических исканий и замыслов. Это давно уже заметил за ним Мамонтов, и, когда решался вопрос, кого же послать на Север для подготовки павильона, у Мамонтова не было колебаний: только Коровина, только он сделает так, как надо сделать.
Северный павильон — родное детище выставки. Здесь Мамонтов стремился продемонстрировать богатство края, естественность и простоту населяющих его народов, охотников и рыбаков. Другое волновало и тревожило Мамонтова: Витте дал ему полномочия на свой вкус и по своему усмотрению оформить выставочный павильон, где должны были разместить художественную экспозицию картин и скульптур.
Мамонтов заказал Михаилу Врубелю композицию-панно для торцовых стен зала. Врубель создал два панно: «Микула Селянинович» и «Принцесса Греза».