Восхождение к любви
Шрифт:
В чистых водоемах рыба не водилась, они испещрили весь ландшафт и представляли собой ловушки для неосторожных путников: в темноте легко было угодить в такое озерко, а потом вынужденно провести сырую и неуютную ночь на пустоши. Мы с Джейми уселись возле одного из таких водоемов, чтобы совершить утреннюю трапезу, которая состояла из хлеба и сыра.
На озерке были свои птицы: ласточки спускались к воде, чтобы напиться, а ржанки и кроншнепы запускали глубоко во влажную землю длинные носы, отыскивая корм.
Я набросала на землю крошек хлеба для птиц.
Джейми обратил мое внимание на ржанку, которая с криками прыгала возле нас, приволакивая будто бы сломанное крыло.
— У нее гнездо где-нибудь поблизости, — сказала я.
— Вон оно.
Но Джейми пришлось показать мне несколько раз, прежде чем я наконец-то заметила гнездо — неглубокую ямку прямо на открытом месте, но четыре лежавших в гнезде яичка по окраске совершенно сливались с почвой, усыпанной опавшими листьями; стоило мне моргнуть — и я уже снова потеряла гнездо из виду.
Подобрав прутик, Джейми потрогал гнездо и сдвинул с места одно яичко. Ржанка-мать, невероятно взволнованная, подбежала близко-близко к Джейми. Он опустился на пятки и сидел неподвижно, глядя, как птичка мечется, пронзительно крича. Еле уловимый быстрый жест — и вот уже ржанка у него в руке, смирная и притихшая.
Он заговорил с птичкой на гэльском, тихим шепотом, а тем временем гладил одним пальцем пестренький хохолок. Ржанка не шевелилась, сжавшись в комочек у Джейми на ладони, даже отблески света замерли в ее круглых черных глазках.
Он осторожно опустил птичку на землю, но она не двигалась до тех пор, пока он не произнес еще несколько слов и медленно помахал рукой перед нею — взад и вперед. Тогда только ржанка быстрым броском скрылась в траве. Джейми посмотрел ей вслед и перекрестился машинальным, бессознательным движением.
— Зачем ты так сделал? — спросила я.
— Что? — встрепенулся он.
Он, вероятно, позабыл о моем присутствии.
— Ты перекрестился, когда птичка улетела, я поинтересовалась, зачем это.
Джейми смущенно пожал плечами.
— Как тебе сказать? Это просто старая сказка, вот и все. Почему у ржанок такой крик и почему они, крича, увиваются возле гнезда, как вон та, посмотри.
Он показал мне на дальний от нас конец озерка, где другая ржанка вела себя точно так же, как первая. Несколько минут Джейми в задумчивости следил за птицей.
— В этих птичек вселяются души молодых матерей, умерших во время родов, — сказал он, обернувшись ко мне. — Говорят, они кричат и бегают вокруг гнезда, потому что не верят, что птенцы выведутся благополучно. Они печалятся о том, кого потеряли, — ищут ребенка, оставшегося сиротой.
Он присел на корточки возле гнезда и прутиком до тех пор поворачивал сдвинутое яичко, пока оно не улеглось на место так же, как остальные, — острым кончиком внутрь. Но и после этого он продолжал все так
— Я думаю, это просто обычай такой, — заговорил он. — Привычка. Я впервые сделал так, когда был намного моложе, после того как услышал эту историю. На самом деле я не верю, что у них есть душа, но, понимаешь, как-то из чувства уважения…
Не окончив фразу, он взглянул на меня и вдруг улыбнулся.
— Я так привык это делать, что даже не заметил. В Шотландии очень мало ржанок…
Он поднялся и отбросил прутик.
— Пошли дальше. Тут есть местечко, которое я хочу тебе показать. Вон там, у вершины холма.
Он взял меня под локоть и помог встать с земли. Мы стали подниматься по склону.
Я слышала, что он сказал ржанке, когда отпустил ее. И хотя я знала еще очень немного гэльских слов, это старое приветствие я слышала достаточно часто, чтобы понять его. «Господь да пребудет с тобою, матушка» — вот что сказал Джейми.
Молодая мать, умершая во время родов. И дитя, которое осталось сиротой. Я тронула Джейми за рукав, и он повернул ко мне голову.
— Сколько тебе было? — спросила я.
— Восемь, — ответил он. — Уже не младенец.
Больше он ничего не сказал и вел меня все выше на холм.
Мы теперь находились в предгорье, густо поросшем вереском. Дальше ландшафт резко менялся: повсюду из земли поднимались мощные гранитные скалы, окруженные зарослями кленов и лиственниц. Мы наконец поднялись на вершину холма, оставив позади ржанок, кричащих у озерка.
Солнце начало припекать, и после того, как мы целый час пробирались сквозь заросли — хотя пробивался в основном Джейми, прокладывая путь, — я нуждалась в отдыхе.
Мы выбрали место в тени под гранитной скалой. Чем-то оно напоминало ту площадку, на которой я впервые увидела Мурту — и где избавилась от общества капитана Рэндолла. Но здесь было куда приятнее. Джейми объяснил мне, что мы с ним тут одни, потому что птицы вокруг заливались вовсю. Если бы кто-то подошел к нам, большинство птиц умолкло бы, только сойки и галки раскричались бы, подняв тревогу.
— Прячься всегда в лесу, англичаночка, — посоветовал он мне. — Если ты сама станешь вести себя тихо, птицы вовремя предупредят тебя о появлении кого-то.
Он обернулся посмотреть на сойку, громко кричащую на дереве над нами, и глаза наши встретились. Мы уселись и замерли, вытянув руки, но не касаясь друг друга и еле дыша. Немного погодя мы, как видно, наскучили сойке, и она улетела. Джейми первый огляделся по сторонам, слегка, почти незаметно вздрагивая, словно ему было холодно.
Белесые шероховатые шляпки грибов пробивались под папоротниками из рыхлой земли. Джейми отломил указательным пальцем одну шляпку от ножки и заговорил, разглядывая пластинки под шляпкой, где прятались споры. Когда он говорил медленно и спокойно, как теперь, в его речи совершенно не чувствовался шотландский акцент, обычно довольно заметный.