Восхождение к любви
Шрифт:
— Как дерево, — сказала я. — Самое лучшее, что я могу посоветовать, это добрый глоток виски и глубокий массаж. Помогает и чай из пижмы.
Он засмеялся, платки сползли у него с плеч.
— Виски, да? У меня были на ваш счет сомнения, барышня, но теперь я вижу, что вы лекарь из самых лучших.
Я потянулась в дальний угол моего медицинского шкафа и достала темную бутылку без этикетки, в которой хранился мой запас из винокурни Леоха. Поставила бутылку на стол перед Алеком, достала роговой стаканчик.
— Выпейте, — предложила я. — А потом разденьтесь, насколько считаете
Голубые глаза поглядели на бутылку с явным одобрением, и скрюченные пальцы ухватились за горлышко.
— Вы бы тоже сделали глоточек, барышня, — посоветовал он, — работенка предстоит тяжелая.
Он постанывал со смешанным выражением боли и удовлетворения, пока я помогала ему раздеться и обнажить всю верхнюю половину тела.
— Моя жена гладила мне спину утюгом, — заговорил он, когда я начала массаж. — От прострела. Но это даже лучше. У вас пара крепких рук, барышня. Могли бы стать хорошим конюхом.
— Принимаю это как комплимент, — сухо откликнулась я и, налив себе на ладонь маслянистой смеси, размазала ее по широкой белой спине. В том месте, до которого обычно были закатаны рукава его рубахи, резкая граница отделяла обветренную, покрытую царапинами и загорелую кожу рук от молочно-белой кожи плеч и спины. — В свое время вы, наверное, были недурным пареньком. Кожа на спине такая же белая, как у меня.
Плоть под моими руками затряслась от смеха.
— Теперь этого не скажешь, верно? Да, Элен Маккензи один раз увидела меня полуголого, когда я принимал жеребенка, и говорит, мол, добрый Господь Бог приделал не ту голову на мое туловище, на плечи пошел мешок молочного пудинга, а рожа как у черта из алтаря.
Я сообразила, что он имеет в виду перегородку, отделяющую алтарь в церкви от остального помещения: на этой перегородке изображено было множество невероятно безобразных чертей, которые мучили грешников.
— Судя по всему, Элен Маккензи весьма свободно выражала свои мнения, — заметила я.
Мать Джейми очень интересовала меня. По его рассказам и коротким упоминаниям я составила себе представление о его отце Брайане, но о матери он никогда не говорил, и я почти ничего о ней не знала, кроме того, что она умерла молодой во время родов.
— Да, язычок у нее был дай боже и ума достаточно, чтобы высказаться.
Я распустила завязки его клетчатых штанов и закатала брючины вверх — пора было помассировать мускулистые икры.
— Но говорила-то она так мило, что никто особо не возражал, кроме ее братьев. А на Колума и Дугала она внимания не обращала.
— Ммм, я что-то об этом слышала. Кажется, она убежала с возлюбленным, да? — спросила я, надавив большими пальцами на подколенное сухожилие, отчего Алек издал звук, который у человека с меньшим чувством собственного достоинства можно было бы назвать писком.
— Да, — ответил он, — Элен была самая старшая из шести детей Маккензи, на год или на два старше Колума, зеница ока старого Джейкоба. Поэтому она и замуж так долго не выходила. Не желала идти ни за Джона Камерона, ни за Малькольма Гранта, ни за других, кто к ней сватался, а отец не выдавал ее против воли.
Как
— Как видно, предложение Малькольма Гранта было отклонено достаточно резко, судя по его поведению две недели назад, — вставила я свое слово.
Старый Алек рассмеялся, и смех перешел в удовлетворенное покряхтывание, когда я нажала посильней.
— Да. Я не слышал, что она ему точно сказала, но думаю, что ужалила больно. Это, знаете ли, было во время большого собрания, когда они встретились. Пошли вечерком в розовый сад, и все в замке ждали, даст она согласие или нет. Стемнело, а они все ждали. Стемнело еще сильней, зажгли фонари, начали петь песни, а об Элен и Малькольме Гранте ни слуху ни духу.
— Бог ты мой, как же затянулся их разговор!
Я налила еще одну порцию смеси между острых лопаток Алека, и он снова закряхтел от приятного тепла.
— Всем так и казалось. Но время шло, и Колум начал опасаться, что Грант увез ее силой, против воли. Было похоже на то, поскольку в розовом саду никого не обнаружили. Тогда Колум послал в конюшню за мной, ну а я сказал ему, что люди Гранта приходили за своими лошадьми и вся компания ускакала, даже не попрощавшись.
Восемнадцатилетний в ту пору Дугал сел на своего коня и помчался следом за Грантом, никого не дожидаясь и не посоветовавшись с Колумом.
— Когда Колум услышал, что Дугал погнался за Грантом, — продолжал старик, — он послал меня и других сорвиголов следом за ним. Норов Дугала Колум знал отлично и вовсе не хотел, чтобы будущий зять был убит на дороге до церковного оглашения. Он посчитал, что Малькольм Грант не уговорил Элен выйти за него по доброму согласию и увез ее, чтобы жениться насильно.
Алек помолчал, раздумывая.
— Дугал, ясное дело, видел в этом только оскорбление, — продолжал он. — Но я думаю, что Колум, если говорить по правде, не слишком беспокоился, оскорбили его или нет. Он решал свою задачу, а Грант получал Элен в жены без выделения вдовьей части, да еще и выплатил бы Колуму выкуп.
Алек цинично хмыкнул и продолжал:
— Колум не такой человек, чтобы упустить выгоду. Хитрый он и жестокий, Колум-то.
Единственный голубой глаз глянул на меня поверх сгорбленного плеча.
— Вы, барышня, поступили бы мудро, если бы помнили об этом.
— Я и не собираюсь забывать об этом, — заверила его я.
Я вспомнила рассказ Джейми о наказании по приказу Колума и подумала, сколько там шло от желания отомстить за бунт матери Джейми.
Тем не менее Колуму не удалось выдать сестру за лэрда клана Грантов. Близко к рассвету Дугал обнаружил, что Грант и его люди расположились лагерем при дороге и что Малькольм спит, завернувшись в свой плед, под кустом утесника.