Восхождение самозваного принца
Шрифт:
Сперва Дануб обратился к Каласу.
— Во имя кого ты намерен сражаться, победитель герцог Калас? — спросил он.
— Я — из Бригады Непобедимых! — громким и звучным голосом возвестил Калас. — Я сражался и буду сражаться во имя короля Дануба! За моего короля, мою страну и мою жизнь!
Толпа одобрительно заревела.
— А за кого намерен сражаться ты, победитель Тай'маквиллок? — спросил Дануб, и гул сделался еще громче при одном упоминании имени юного воина.
Когда шум и крики стихли, Дануб вдруг продолжил, обращаясь к Эйдриану:
— Ты говорил, что явился сюда, дабы убедиться,
Толпа неистовствовала; приветственные возгласы перемежались со смехом.
Юноша спокойно ждал, пока гул утихнет.
— Сказать, что чего-то стою, я смогу, лишь одержав победу над по-настоящему достойным противником.
Дерзкие слова юного воина вызвали целую лавину удивленных возгласов.
— Пока я еще такого противника не нашел, — добавил Эйдриан.
Он чувствовал, как Калас яростно сверлит его взглядом, и слышал сдавленное рычание герцога.
— Я намерен сражаться не во имя вас, король Дануб! — неожиданно для всех громко выкрикнул юный воин.
Глаза короля широко раскрылись. Со всех сторон послышались удивленные возгласы. Никто не чаял услышать подобное, да еще в день юбилея короля. К тому же Эйдриан произнес «король Дануб» вместо полагающегося «мой король», чем серьезно нарушил этикет.
— Я буду сражаться во имя королевы Джилсепони! — объявил юноша.
Толпа недовольно загудела, из горла Каласа вновь вырвалось сдавленное рычание, а несколько вельмож, сидевших в королевском павильоне, презрительно поморщились.
Однако король Дануб вовсе не огорчился. Он искренне, от души расхохотался.
— Замечательная ночь ждет нас с женой, если мой победитель одолеет ее победителя! — громко произнес он, и толпа подхватила его смех. — Но, боюсь, нелегко мне придется, если этот дерзкий юноша, пусть даже во имя королевы, одолеет герцога!
Все вновь захохотали. Герцог Калас, однако, не смеялся; его губы сжались и побелели от гнева. Королева Джилсепони тоже не смеялась, застыв в немом изумлении. Не смеялись некоторые придворные, глаза которых метали в сторону Эйдриана грозные молнии. Не смеялся и стоявший в толпе Де'Уннеро. Бывший монах удовлетворенно кивал головой, наслаждаясь тем, как его юный друг ловко разыгрывал этот спектакль. Дерзко, однако стараясь не заходить слишком далеко.
Водружая на голову свой великолепный шлем, герцог Калас едва заметно повел головой. Этого было достаточно, чтобы его поняли оба оруженосца: и тот, который стоял возле стойки с оружием для герцога, и другой, находившийся на противоположном конце поля, возле стойки с деревянными копьями, предназначенными для Тай'маквиллока.
До этого момента Калас сражался честно. Исключение составляла лишь групповая схватка, в которой сообразно званию и положению ему были предоставлены некоторые привилегии. И будь сейчас на месте Эйдриана кто-нибудь другой, Калас и последний поединок провел бы по всем правилам, зная, что без труда одержит очередную победу.
Он и сейчас сохранял эту уверенность. Однако, помня слова Брюса Оредальского и дерзкое заявление этого молодого, не известного никому выскочки, герцог Калас сознавал, какими тяжкими последствиями может грозить победа Тай'маквиллока.
Герцог
Эти слова он сейчас мысленно повторял себе, ибо нуждался в самооправдании, принимая от оруженосца копье, — оно было тяжелее остальных копий в стойке. Его острие было слегка затуплено, но в остальном копье оставалось настоящим боевым оружием, а не деревяшкой, предназначенной для состязаний. Великолепный щит Кал аса был украшен фамильным гербом: сосной, знаком святого Абеля, по обе стороны от которой стояли на задних лапах драконы. Пламя, вырывавшееся из их пастей, поднималось вверх и над деревом сливалось, образуя огненный купол.
Один только величественный вид герцога, олицетворявшего собой рыцарский дух и казавшегося непобедимым, нередко лишал уверенности его противников. Слыша, как толпа одобрительно загудела, герцог Калас горделиво выпятил грудь.
Джилсепони сидела, откинувшись на спинку кресла. Внешне она казалась вполне спокойной, но королева с внутренним трепетом наблюдала за молодым победителем, успевшим показать себя весьма искусным воином. Кроме того, Джилсепони испытывала немалое любопытство. Имя юноши было эльфийским, равно как и меч, которым он приветствовал короля. Все движения этого воина выдавали в нем рейнджера.
Он непременно должен быть рейнджером; это представлялось ей единственным объяснением. Но тогда зачем он оказался здесь и вступил в состязание, не имеющее никакого отношения к тол’алфар? Разве рыцарский турнир соответствует призванию рейнджера? Стал бы Элбрайн участвовать в подобных состязаниях?
Нет. Ее муж как никто понимал свою ответственность перед воспитавшими его эльфами, и одно это заставило бы его держаться подальше от королевских ристалищ.
По мнению Джилсепони, присутствие Тай'маквиллока здесь было просто бессмысленным, если… если только оно не имело какого-то отношения к ней. Этот юноша заявил, что сражается в ее честь; вот и еще один намек, что он связан с эльфами. Но зачем привлекать к себе столько внимания? Какое послание предводительница эльфов желала ей передать? И почему эльфы вдруг изменили своему обыкновению действовать скрытно?
И этот конь. Мысль о нем также не давала королеве покоя. Джилсепони не удалось как следует разглядеть животное, ибо его грудь была закрыта конскими латами. Но сам бег коня! Эти длинные, мощные скачки, когда он, казалось, поджимает задние ноги к самому брюху и потом стремительно выбрасывает их с какой-то взрывной силой. Пони прекрасно помнила этот бег. Но она считала, что в мире существует только один такой конь — Дар. Только он был способен домчать Элбрайна и Пони до края земли и вывезти их из пекла Аиды.
Но если конь Тай'маквиллока — не Дар, он непременно должен быть потомком Дара! Пони прикинула, сколько лет сейчас тому удивительному скакуну. Если Дар встретился Элбрайну почти жеребенком, хотя Джилсепони в этом сомневалась, теперь он достиг конской старости; пожалуй, даже глубокой старости. По ее расчетам, Дару сейчас было не менее тридцати лет, а может, и больше. Так могло ли животное в таком возрасте, пройдя столько дорог и испытаний, двигаться с легкостью и проворством, присущими коню Тай'маквиллока?