Восхождение самозваного принца
Шрифт:
И тогда ее благие намерения расчистят путь к желанной цели настоятелю Олину.
Король Дануб просил жену сделать все возможное, чтобы этот человек не был избран на высший в абеликанской церкви пост. Как бы ни относилась Джилсепони к однорукому магистру, она сознавала: избрание главой церкви Абеля аббата Олина, известного своими тесными связями с Бехреном, окажется катастрофой не только для ее мужа, но и для всего Хонсе-Бира.
Итак, Фио Бурэй искренне ратовал за надпись на камне, установленном в память о брате Фрэнсисе Деллакорте. Столь же искренне он убеждал Джилсепони стать епископом Палмариса,
Думая о дипломатических ходах Бурэя, Джилсепони невольно улыбнулась. Конечно, ему далеко, очень далеко до отца-настоятеля Маркворта. В первую очередь Фио Бурэй страстно желал остаться в памяти народа Хонсе-Бира. Какими бы ни были его личные чувства или недостатки, ему приходилось действовать так, чтобы оставить добрую память о себе. Иными словами — действовать в интересах народа. Бурэй видел, какой любовью пользовалось в народе имя Эвелина — да и могло ли быть иначе в те годы, когда только-только было побеждено страшное бедствие, которое принесло с собой нашествие розовой чумы? И теперь он будет стараться быть во главе народной любви к Эвелину. Ему просто придется это сделать.
Джилсепони чувствовала, что может с чистой совестью отдать свой голос за Фио Бурэя. Как говорят, не мил посланник, да послание дорого. А послание отца-настоятеля Бурэя в эти времена явно будет благодатным и даже благотворным.
Глубоко вздохнув, Джилсепони прошла через массивные ворота Санта-Мир-Абель.
— Зверь возвращается, — предупредила Эйдриана Садья, отодвинув занавеску, отделявшую его половину домика от той, где жили она и Де'Уннеро.
Эйдриан удивленно посмотрела на певицу. Он слышал звуки их страстных любовных утех, потом странные звуки лютни, как будто Садья специально расстроила инструмент, чтобы резать слух гнусавыми нотами. Здесь явно не обошлось без магии, — подумал рейнджер. Ряд диссонансных аккордов и появление тигра-оборотня не могли оказаться простым совпадением.
— Если зверь вырвется наружу, мы опять останемся без дома, — произнесла певица.
— Вряд ли эта деревня является нашим домом, — возразил юноша.
— И потому Ночной Ястреб позволит тигру убивать невинных жителей? — лукаво усмехнулась Садья.
Эйдриан пристально посмотрел на маленькую певицу. Ему не было дела до жителей этой деревни. За те недели, что он провел в странствиях вместе с Де'Уннеро и Садьей, его презрение к роду человеческому только возросло. Удивительно: единственными после Бринн Дариель людьми, к которым он испытывал уважение, были вероятный убийца его собственного отца и женщина, которую этот человек взял в любовницы.
— Помешай тигру вырваться наружу, — велела юноше Садья. — Загони его обратно.
Эйдриан взял поданный ею гематит, встал с постели и решительно направился на другую половину.
Болезненное превращение Де'Уннеро уже началось; ноги бывшего монаха успели
Юноша легко погрузился в магию гематита, соединив свой дух с той человеческой искоркой, которая еще оставалась сейчас в этом звере. Дух рейнджера пробивался к разумной сущности Маркало Де'Уннеро.
Вскоре трое столь не похожих друг на друга людей сидели возле стола. Молчание их было долгим. Наконец Де'Уннеро кивнул Садье. Певица достала мешочек Эйдриана и пододвинула к нему.
— Ты их заслужил, — произнесла она.
Бывший монах хлопнул юношу по плечу, встал и пошел к постели. Улыбнувшись рейнджеру, Садья тоже поднялась из-за стола.
— Я не желаю всю жизнь скитаться по глухим деревням, — крикнул им в спину Эйдриан.
Де'Уннеро остановился, медленно повернулся к юному рейнджеру и окинул его внимательным взглядом.
— Мы отправимся в Палмарис, — сказал он. — Уверен, в этом городе тебе понравится.
Эйдриан широко улыбнулся и сжал в руке мешочек с самоцветами — доказательство завоеванного им доверия. Он нашел спутников… возможно, даже друзей. Во всяком случае, этих людей он мог уважать. Он столько успел узнать от них за эти недели! Старинные песни, которые пела Садья, рассказывали ему о прошлом. А бесподобное воинское искусство Маркало! Оказалось, не только эльфы, но и абеликанские монахи веками оттачивали боевое мастерство. И мудрость, лежащую в его основе.
В далекой глуши, в неприметной, совершенно заурядной деревушке, только что произошло величайшее событие — соединение церкви и государства. По своей силе и значимости оно было сродни назначению королевы Хонсе-Бира начальствующей сестрой Сент-Хонса. Здешнее соединение власти духовной и светской обещало неузнаваемо и бесповоротно изменить мир.
А в это время за сотни миль от неприметной деревушки королева Джилсепони наблюдала избрание Фио Бурэя отцом-настоятелем абеликанского ордена.
«Было ли это благом?» — не переставала спрашивать себя Джилсепони. И в который раз отвечала: «Фио Бурэй — меньшее из двух зол». Эта мысль заставила ее бросить взгляд в ту часть громадного зала, где, склонив голову и выпятив свой горб, сидел аббат Олин. Его редкие седые волосы, окружавшие лысую макушку, торчали в разные стороны. Едва Фио Бурэй начал произносить слова священной клятвы, старик прикрыл трясущейся рукой глаза.
У Олина были длинные морщинистые руки. За много десятков лет, проведенных под палящим южным солнцем, его кожа приобрела пергаментный оттенок. Но от этого человека не исходило ощущение слабости, и на самом деле он был не так уж стар. Он был способен на страстную, зажигательную речь, какую и произнес перед голосованием.
Джилсепони видела, как сникли под его железным взглядом несколько бывших союзников, переметнувшихся на сторону Бурэя. Большинство магистров и настоятелей, присутствующих в зале, повторяли сейчас общую молитву, что следовало бы сделать и королеве. Но она не молилась. Настоятель Олин тоже не желал молиться о даровании здоровья и мудрости отцу-настоятелю Фио Бурэю. Он молча сидел, глядя на одержавшего над ним верх соперника, и голова его непроизвольно подергивалась. Сжав свои худощавые руки в кулаки, аббат Олин водил костяшками пальцев по ладоням.